тумба под раковину в ванну 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

А когда журнал, не успев напечатать повесть, закрылся, Ассонов воистину героическим усилиям добыл бумагу. В 1920 году Калужское общество изучения природы и местного края выпустило «Вне Земли» отдельной книгой тиражом 300 экземпляров.
Триста экземпляров? Современный читатель скептически улыбнется – капля в море! Но микроскопически малый тираж сделал большое дело. У повести оказалась широкая читательская аудитория. Книга стала известной и за рубежами нашей страны – в Берлине, в Вене.
«Нам, кажется, достаточно сказанного, чтобы отнестись внимательно к предлагаемой фантастической повести Циолковского, в которой, в сущности, очень мало фантазии и все числа которой и пояснения основаны на строго научных данных и представляют собой плод очень строгих и трудных математических изысканий». Так писал в предисловии к книге В. В. Ассонов. Следует заметить: читатели и в России и за рубежом не оставили эту мысль без внимания.
Книга действительно была плодом долгих и трудных размышлений. Отсюда и разнообразие научно-технических проблем, предлагавшихся вниманию читателей. Палитра мыслей Циолковского на редкость щедра и обильна: описание скафандров, позволяющих выходить в полете за пределы ракеты, соседствует с размышлениями о концентрации солнечного тепла, необходимого для работы в космосе; рядом с рассказом о том, как регулировать температуру ракеты, сообщалось о добыче полезных ископаемых на других планетах, о полете на Луну в небольшой ракете, стартовавшей с внеземной космической базы, о возможностях дальнейших походов по вселенной...
Можно долго перечислять интересные научно-технические подробности. Их было более чем достаточно. Но не менее интересно другое – свидетельства того, как воспринимал ученый революцию.
В конце прошлого столетия, написав первые главы повести, Циолковский датировал их двухтысячным годом. Теперь действие переместилось в год 2017-й. Мелочь? Пустяк? Нет! Ученый подчеркивал: отсчет времени начинается для него с 1917 года – года Великой Октябрьской революции...
Отзвуки боев гражданской войны доносятся до Калуги скупыми строчками фронтовых сводок, очередями в продуктовых лавках, похоронными извещениями. Страшная война сотрясает страну, и, мечтая о мире, ученый пытается нарисовать на страницах повести всеобщее благоденствие. Главное в этой картине – мир...
«На всей Земле было одно начало: конгресс, состоящий из выборных представителей от всех государств. Он существовал уже более 70 лет и решал все вопросы, касающиеся человечества. Войны были невозможны. Недоразумения между народами улаживались мирным путем. Армии были очень ограничены. Скорее, это были армии труда. Население при довольно счастливых условиях в последние сто лет утроилось. Торговля, техника, искусство, земледелие достигли значительного успеха...»
Сколько светлой веры в коротком описании общества будущего! К этому оптимизму, к вере в грядущее проникаешься особым уважением, когда узнаешь подробности жизни Циолковского в первые годы революции. Старый ученый испытал много радости, но рисовать его жизнь голубой или розовой краской по меньшей мере неуместно.
Напечатанная серой, плохо читаемой краской на грязновато-серой бумаге, лежит брошюра «Богатства вселенной». На обложке дата – 1920 год и подзаголовок – «Мысли о лучшем общественном устройстве». Увы, дорога в грядущее нелегка... «Выпуская в свет эту статью, – писал Циолковский, – считаю своим долгом вспомнить моего сына Ивана, сознательного и дорогого моего помощника, который переписывал все мои работы с 1918 года и вообще всю короткую жизнь свою был деятельным и кротким сотрудником моей семьи. Умер 5 октября 1919 года в тяжелых мучениях в связи с недоеданием и усиленным трудом...»
Смерть сына – величайшее горе для Циолковского. Но он превозмогает его. Он работает голодный, усталый, согревая дыханием застывшие, непослушные пальцы и сам согреваемый теплом большой человеческой дружбы, проникнутой трогательным вниманием к его делу.
Страничку за страничкой перебирал я сотни ветхих листков. Каждый из них сообщал что-то новое, неизвестное. Документы вели себя по-разному. Иногда они подтверждали вспыхнувшую догадку. Иногда же, напротив, решительно опровергали привычные представления. Но, пожалуй, ни одна из архивных бумаг не взволновала меня так, как известие об аресте Циолковского, случившемся то ли в конце 1919, то ли в начале 1920 года.
Я прочитал об этом дважды. Сначала в черновиках воспоминаний Л. К. Циолковского, о которых уже упоминал выше. Затем в письме Циолковского к Вишневу, в ту пору крупному авиационному работнику. Оба свидетельства чрезвычайно удивили меня. Я хорошо знал, с какой радостью воспринял ученый Советскую власть. А тут вдруг арест – факт, показавшийся сначала совершенно неправдоподобным.
Однако, вчитавшись в документы, представив подробности беды, обрушившейся на семью Циолковских, понимаешь, откуда она пришла. Ее породило огромное доверие, которое Циолковский оказывал людям, порой даже тогда, когда они того не заслуживали.
Среди многочисленных иногородних корреспондентов Константина Эдуардовича оказался киевлянин Федоров, человек пустой, несерьезный. Даже доверчивый Циолковский называл его иногда Хлестаковым. И вот однажды (как вспоминает Л. К. Циолковская), часов около пяти вечера, раздался стук в дверь. Любовь Константиновна открыла. Какой-то плотный рыжеватый мужчина спросил, как пройти к отцу. Неожиданный посетитель с холодными, наглыми глазами не понравился Любови Константиновне.
Когда он вскоре ушел, Константин Эдуардович, спустившись из светелки вниз, пояснил обеспокоенным дочерям и жене:
– Деникинский офицер! Чудак – пришел спрашивать у меня о положении на колчаковском фронте.
И, отвечая на вопрос, как попал к нему деникинец, добавил:
– Опять Федоров по обыкновению наврал. Сказал ему, что я об этом знаю...
Циолковский добродушно рассмеялся. В нелепости этой ситуации он видел лишь комическое. Но когда несколько часов спустя в дверь постучали сотрудники ВЧК, стало уже не до улыбок...
О том, что произошло дальше, Циолковский подробно сообщает Вишневу в письме от 4 мая 1920 года. «...Дело было так, – пишет он. – Я долго переписывался с летчиком из Киева Федоровым (А. Як.). Лично я его не знаю и даже фотографии не видел, но он высказал большое участие к моему аэронату. Вот он-то, по своему легкомыслию и без всякого основания, написал третьему лицу, что я могу указать ему на лиц, знакомых с положением дел на Восточном фронте. Это письмо попало в Моск. Чрез. Комиссию. Конечно, нельзя было найти, чего у меня не было, но меня все же арестовали и привезли в Москву... Через две недели, благодаря Вашим усилиям, на меня обратили внимание и, разумеется, не могли не оправдать... Заведующий Чрезвычайкой мне очень понравился, потому что отнесся но мне без предубеждения и внимательно...»
Не обнаружив, как говорят юристы, «состава преступления», чекисты выпустили Циолковского. Голодный, без денег, он вернулся домой в товарном вагоне. По дороге расшиб ноги. Но прошло несколько дней, Константин Эдуардович отдохнул, оправился, и жизнь снова вошла в свою колею.
Невольно возникает вопрос: что же заставляло Циолковского в годы, когда и близкие люди не всегда могли подать друг другу весточку, переписываться с Федоровым?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
 сантехника миглиоре официальный сайт 

 realonda patchwork