пьяные крестьяне зверски убили его папочку помещика, поляка по национальности.
В монументальных произведениях Достоевского море слез, тысячи истерик, колоссальное количество бесед за чаем, водкой и без ничего, бесед о душе, о Боге, о мире. Герои его упиваются беседами, самоистязаются словами и истязают других. Только и делают, что высасывают из пальца, из мухи производят слона. На Западе считают, что Достоевский лучше всех сообщил в словах о русской душе и изобразил русских. Это неверно. Истеричные, плачущие, кричащие, болтающие без умолку часами, сморкающиеся и богохульствующие - население его книг - достоевские. Особый народ: достоевцы. С русскими у них мало общего. Разве только то, что они живут в русских городах - Санкт-Петербургах и прочих, на русских улицах, ходят по Невскому и только.
Русский человек - это прежде всего северный хмурый житель. Он не весел и неразговорчив как скандинав. Потому ему и требуется какое-то количество водки, чтоб разогреться, развязать язык и стать доступным. От того он идет к водке и цыганам, потому, что в нормальном состоянии русскому не хватает тепла. Не таковы достоевцы. Они всегда под неким градусом истерики, готовы болтать, плакать, рассуждать и днем и ночью. Их жизненная активность как в фильмах, пущенных со скоростью 16 кадров в секунду - убыстренная. Мелькают руки, ноги, сопли, слезы, речи о Боге, о Дьяволе все это на слюнявой спешной скороговорке. Может быть этот сдвиг по скорости человеческой активности проистекает от того, что Федор Михайлович - творец этих чиньелей был эпилептиком? Эпилептик-то дергается, рычит, пускает пену, вытягивается всем телом на нечеловеческой скорости.
Нерусские достоевцы, живущие на скорости 16 метров в секунду - такова загадка Достоевского. Мне лично нравятся первые сто страниц "Преступления и наказания". Очень сильно! Но дальше, к сожалению, идут сопли и слюни, и их очень изобильно. Долго и нудно выясняются отношения с Богом. Это тесные, вонючие, плотские, интимные, чуть ли не сексуальные шуры-муры с Господом. Какие-то даже неприличные по своей близости, по своей липкости и жарком дыхании. Тут опять-таки (я пишу эти слова в тюремной камере и мне видней) есть нечто от тесной тюремной клетки, где параша и стол - рядом и нужды заключенных тесно переплелись, ты ли раскорячился на дольнике или твой сосед, - мало понятно. Короче, многое: тесное, жаркое, неприятно близкое в массе достоевцев от тюремного общежития происходит. От тюремного общежития, в котором обретался Федор Михайлович.
Запад любит Достоевского и его якобы русских. Все постановки русских пьес (и пьес по Достоевскому в особенности) на Западе сделаны на гротескной излишней скорости, на истерике, крике, на психическом нажиме. В западных постановках пьес Достоевского актеры ведут себя как умалишенные. Ибо умалишенными видят они достоевцев, принимая их за русских. Эта ошибка может быть много стоит России, но мы не знаем. А вдруг в своих стратегических вычислениях и планах Запад (и в особенности Америка) исходит из посылки, что достоевцы - это русские?
Свыше ста страниц "Преступления и наказания" читать невозможно. Родион Раскольников так правдиво, так захватывающе, прорубивший ударами топора не окно в Европу, но перегородку, отделяющую его от Великих, убедившийся, что он не тварь дрожащая, этот же Родион становится пошлым слезливым придурком. Как раз тварью дрожащей. Великолепное лето в Петербурге и великолепное высокое преступление тонет в пошлости и покаянии. От того, что покаяния так много, оно неискренне.
Достоевский умел находить высоких и оригинальных типов в толпе и в жизни: Раскольникова, Мышкина, Верховенского, Настатью Филипповну, наконец. Но он никогда не умел занять этих героев героическим делом. Они у него по большей части болтают и рисуются, а их покаяние невыносимо. ИХ связи с Богом невыносимы. Болтовня у Достоевского растягивается на сотни страниц. На самом деле, как это часто бывает с классиками, Достоевского лучше читать в изложении, чередующемся с хрестоматийными отрывками.
Нерелигиозному человеку вообще скучно с Достоевским. Сегодня побледнели и уменьшились такие места в Достоевском как "Легенда о Великом инквизиторе". Карикатура на революционеров - "Бесы", также не впечатляет, и даже кажется заказом. Лучшие персонажи Достоевского - беспредельщик студент с топором Родя Раскольников и не от мира сего бедный князь Мышки - очень хороши. Тут можно позавидовать Достоевскому. Правда, он не сумел их употребить на 100 %. Но он их нашёл!
Бодлер: новый эстетизм
В Париже я часто совершал паломничество на набережную Анжу. Там в отеле Пимодан еще раньше он назывался отель де Лозэн, честь его хозяина шевалье де Лозэна, жил Шарль Бодлер. Именно в период создания "Цветов Зла", в относительно благополучный период своей жизни. Здесь же на другом этаже квартировал Теоериль Готье, автор "Эмали и Камеи", сюда приходила к Бодлеру и подолгу жила с ним его черная Векора, негритянка с острова Мартиник. Здесь же в отеле Пимодан, эстеты, золотая молодежь того времени Бодлер и Готье среди них курили гашиш, здесь помещался клуб "гашишинов". Тогда подобное занятие не наказывалось законом и предавались ему едва ли десятки выдающихся индивидуумов на всей территории Франции. В 20 веке опошляющая и вульгаризирующая все Америка привьет вкус к наркотикам массам, а тогдаы это было высшее удовольствие эстетов.
В десятке метров от отеля Пимодан несет свои гнилые воды Сена. Множество деталей в стихах Бодлера появились в них по причине близости этой реки. Разная в зависимости от цвета туч и времени года вода Сены разрушала и разрушает остров Сен-Луи, на котором стоит отель Пимодан. Пятна гнили на камнях набережной и на старых домах, сыреющая быстро и отваливающаяся штукатурка, сырой прогорклый воздух - все это неумолимая работа реки. В отеле Пимодан нет музея, хотя туда можно, говорят, попасть, если записаться заранее в таинственном учреждении в мэрии Парижа. Дом Бодлера и Готье служит этаким элитным отелем. В настоящее время, там останавливаются гости парижского муниципалитета. Так по крайней мере повествовал в середине 80-х годов справочник "Paris noir", который мне привелось купить и изучить. Я ходил к дому Бодлера очень часто, по меньшей мере раз в неделю. Иногда в окне Бодлера горела лампа. Водосточные трубы на доме были позолочены или покрыты золоченой краской. Дом по соседству занимал профсоюз булочников.
К Сожалению, в военной тюрьме Лефортово нет томика Бодлера. Если бы был, я бы построчно доказал, что "Цветы Зла" строились в этом тесном уголке старого Парижа "В дебрях старых столиц, на панелях бульварах, где во всем даже в мерзком есть некий магнит", и старая вонючая циничная Сена с утра влияла на настроение мсье Шарля, летом она воняет теплым сырым маревом, зимой - неумолимо холодна. А пятна, лишаи, подтеки, размывы и колдобины производит она в неисчислимом количестве. Перед тем как отбыть в Москву в сентябре 93 года перед октябрьскими событиями, я увидел в Сене, увидел с моста, белое лицо утопленника в костюме и при галстуке, утопленник тихо колыхался. Это был чистый Бодлер, цветы зла.
По сути дела Бодлер одной книгой сформулировал новую современную городскую эстетику. Остальным оставалось лишь идти за ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
В монументальных произведениях Достоевского море слез, тысячи истерик, колоссальное количество бесед за чаем, водкой и без ничего, бесед о душе, о Боге, о мире. Герои его упиваются беседами, самоистязаются словами и истязают других. Только и делают, что высасывают из пальца, из мухи производят слона. На Западе считают, что Достоевский лучше всех сообщил в словах о русской душе и изобразил русских. Это неверно. Истеричные, плачущие, кричащие, болтающие без умолку часами, сморкающиеся и богохульствующие - население его книг - достоевские. Особый народ: достоевцы. С русскими у них мало общего. Разве только то, что они живут в русских городах - Санкт-Петербургах и прочих, на русских улицах, ходят по Невскому и только.
Русский человек - это прежде всего северный хмурый житель. Он не весел и неразговорчив как скандинав. Потому ему и требуется какое-то количество водки, чтоб разогреться, развязать язык и стать доступным. От того он идет к водке и цыганам, потому, что в нормальном состоянии русскому не хватает тепла. Не таковы достоевцы. Они всегда под неким градусом истерики, готовы болтать, плакать, рассуждать и днем и ночью. Их жизненная активность как в фильмах, пущенных со скоростью 16 кадров в секунду - убыстренная. Мелькают руки, ноги, сопли, слезы, речи о Боге, о Дьяволе все это на слюнявой спешной скороговорке. Может быть этот сдвиг по скорости человеческой активности проистекает от того, что Федор Михайлович - творец этих чиньелей был эпилептиком? Эпилептик-то дергается, рычит, пускает пену, вытягивается всем телом на нечеловеческой скорости.
Нерусские достоевцы, живущие на скорости 16 метров в секунду - такова загадка Достоевского. Мне лично нравятся первые сто страниц "Преступления и наказания". Очень сильно! Но дальше, к сожалению, идут сопли и слюни, и их очень изобильно. Долго и нудно выясняются отношения с Богом. Это тесные, вонючие, плотские, интимные, чуть ли не сексуальные шуры-муры с Господом. Какие-то даже неприличные по своей близости, по своей липкости и жарком дыхании. Тут опять-таки (я пишу эти слова в тюремной камере и мне видней) есть нечто от тесной тюремной клетки, где параша и стол - рядом и нужды заключенных тесно переплелись, ты ли раскорячился на дольнике или твой сосед, - мало понятно. Короче, многое: тесное, жаркое, неприятно близкое в массе достоевцев от тюремного общежития происходит. От тюремного общежития, в котором обретался Федор Михайлович.
Запад любит Достоевского и его якобы русских. Все постановки русских пьес (и пьес по Достоевскому в особенности) на Западе сделаны на гротескной излишней скорости, на истерике, крике, на психическом нажиме. В западных постановках пьес Достоевского актеры ведут себя как умалишенные. Ибо умалишенными видят они достоевцев, принимая их за русских. Эта ошибка может быть много стоит России, но мы не знаем. А вдруг в своих стратегических вычислениях и планах Запад (и в особенности Америка) исходит из посылки, что достоевцы - это русские?
Свыше ста страниц "Преступления и наказания" читать невозможно. Родион Раскольников так правдиво, так захватывающе, прорубивший ударами топора не окно в Европу, но перегородку, отделяющую его от Великих, убедившийся, что он не тварь дрожащая, этот же Родион становится пошлым слезливым придурком. Как раз тварью дрожащей. Великолепное лето в Петербурге и великолепное высокое преступление тонет в пошлости и покаянии. От того, что покаяния так много, оно неискренне.
Достоевский умел находить высоких и оригинальных типов в толпе и в жизни: Раскольникова, Мышкина, Верховенского, Настатью Филипповну, наконец. Но он никогда не умел занять этих героев героическим делом. Они у него по большей части болтают и рисуются, а их покаяние невыносимо. ИХ связи с Богом невыносимы. Болтовня у Достоевского растягивается на сотни страниц. На самом деле, как это часто бывает с классиками, Достоевского лучше читать в изложении, чередующемся с хрестоматийными отрывками.
Нерелигиозному человеку вообще скучно с Достоевским. Сегодня побледнели и уменьшились такие места в Достоевском как "Легенда о Великом инквизиторе". Карикатура на революционеров - "Бесы", также не впечатляет, и даже кажется заказом. Лучшие персонажи Достоевского - беспредельщик студент с топором Родя Раскольников и не от мира сего бедный князь Мышки - очень хороши. Тут можно позавидовать Достоевскому. Правда, он не сумел их употребить на 100 %. Но он их нашёл!
Бодлер: новый эстетизм
В Париже я часто совершал паломничество на набережную Анжу. Там в отеле Пимодан еще раньше он назывался отель де Лозэн, честь его хозяина шевалье де Лозэна, жил Шарль Бодлер. Именно в период создания "Цветов Зла", в относительно благополучный период своей жизни. Здесь же на другом этаже квартировал Теоериль Готье, автор "Эмали и Камеи", сюда приходила к Бодлеру и подолгу жила с ним его черная Векора, негритянка с острова Мартиник. Здесь же в отеле Пимодан, эстеты, золотая молодежь того времени Бодлер и Готье среди них курили гашиш, здесь помещался клуб "гашишинов". Тогда подобное занятие не наказывалось законом и предавались ему едва ли десятки выдающихся индивидуумов на всей территории Франции. В 20 веке опошляющая и вульгаризирующая все Америка привьет вкус к наркотикам массам, а тогдаы это было высшее удовольствие эстетов.
В десятке метров от отеля Пимодан несет свои гнилые воды Сена. Множество деталей в стихах Бодлера появились в них по причине близости этой реки. Разная в зависимости от цвета туч и времени года вода Сены разрушала и разрушает остров Сен-Луи, на котором стоит отель Пимодан. Пятна гнили на камнях набережной и на старых домах, сыреющая быстро и отваливающаяся штукатурка, сырой прогорклый воздух - все это неумолимая работа реки. В отеле Пимодан нет музея, хотя туда можно, говорят, попасть, если записаться заранее в таинственном учреждении в мэрии Парижа. Дом Бодлера и Готье служит этаким элитным отелем. В настоящее время, там останавливаются гости парижского муниципалитета. Так по крайней мере повествовал в середине 80-х годов справочник "Paris noir", который мне привелось купить и изучить. Я ходил к дому Бодлера очень часто, по меньшей мере раз в неделю. Иногда в окне Бодлера горела лампа. Водосточные трубы на доме были позолочены или покрыты золоченой краской. Дом по соседству занимал профсоюз булочников.
К Сожалению, в военной тюрьме Лефортово нет томика Бодлера. Если бы был, я бы построчно доказал, что "Цветы Зла" строились в этом тесном уголке старого Парижа "В дебрях старых столиц, на панелях бульварах, где во всем даже в мерзком есть некий магнит", и старая вонючая циничная Сена с утра влияла на настроение мсье Шарля, летом она воняет теплым сырым маревом, зимой - неумолимо холодна. А пятна, лишаи, подтеки, размывы и колдобины производит она в неисчислимом количестве. Перед тем как отбыть в Москву в сентябре 93 года перед октябрьскими событиями, я увидел в Сене, увидел с моста, белое лицо утопленника в костюме и при галстуке, утопленник тихо колыхался. Это был чистый Бодлер, цветы зла.
По сути дела Бодлер одной книгой сформулировал новую современную городскую эстетику. Остальным оставалось лишь идти за ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57