Что касается берша — это смесь судака, окуня и ерша. Главное действующее лицо в нем — ерш, со всеми его колючками и повадками. Но есть еще кто-то, науке не ведомый. Может, аргонавт…
Народ продолжал безмолствовать и после того, как закончилась лекция, лишь спустя большое время, обреченно было выдохнуто:
— Опта-а-ть!..
— Началося! — прошептал вологодский благонравный рыбак и украдчиво перекрестил себя по животу.
— Чё началось? Чё? Ты больше каркай! — налетел на вологодского рыбака очнувшийся черепянин, тот самый, у которого на груди было начертано складное обращение к дедушке Калинину насчет милосердного к нему снисхождения.
— Светопреставление, вот шчо! — заявил Кеша Короб и обратился к народу, может, мол, кто возьмет эту тварь себе?
Черепянин тут же сгреб берша под жабры и пошел прочь. Кеша Короб сперва растерялся, однако скоро спохватился!
— Э-э, а блесну-то!..
— Я думал, ты мне хычника с блесной подарил! — осклабился черепянин рваным ртом, сплошь забитым стальными зубами, и, выдрав блесну вместе с яркой, но тоже колючками усыпанной жаброй, бросил удочку к ногам удрученного рыбака — Кеши Короба. В тот день Кеша Короб от народа более не отрывался, утром терся ближе к поэтическому черепянину, заглядывал ему в лицо, отыскивая в нем значения и перемены.
— Ты нишчо, а?
— Ниче-о-о! — зевая блескучей пастью, ответил черепянин. — Вкусная, гада! Ели под водяру и облизывались. Имай ишшо, оптать!
Более Кеша Короб на реку не приезжал, покрыло ее устье — добычливое место — вторым валом воды, да и отнеси от греха подальше! — рыбачил только на родном водоеме — озере Кубенском, постепенно дойдя до унизительной ловли сороги и ерша. Там, на озере Кубенском, и загинул Кеша Короб — провалился весной под лед и утонул. Утонул…
Совсем недавно одному своему приятелю-рыбаку, объездившему всю страну по вербовке и обрыбачившему многие реки, моря и озера, я возьми да и расскажи о светопреставлении, случившемся на вологодской земле. А он не смеется. Он мне как резанет; не зря, мол, вас, интеллектуалов задрипанных, кроют за отрыв от жизни — берша ловят уже повсюду. В озере Аральском берш сожрал всю рыбную мелочь, дошел до осетровых, коих от веку никто, кроме человека, на земле не ел. Уж на что налим — тварь всеядная, в холодной зимней воде, когда все рыбы в спячке, выедает все подчистую, кроме осетровых костерек, веретешек-стерлядок, потому как распорют они его «отселева и до Камчатки» бритвенно острыми хребтовинами. Бершу все нипочем, он — существо будущего времени, преодолел все преграды, растет не по дням, а по часам, хватает всякую тварь не только в воде, но и над водой: птиц, змей, крыс, цапает любую блесну, обрывает лески, протыкает резиновые лодки, докатился слух, будто кто-то на южном озере схватил купающегося невинного ребенка за ногу и уволок в пучины вод.
Не иначе как берш. Но может, еще неведомая нам тварь? Может, происшествие на реке было и на самом деле началом светопреставления, сигналом к тому, чтобы мы почаще думали о надвигающихся на нас чудесах в природе.
1984
1 2 3 4 5 6
Народ продолжал безмолствовать и после того, как закончилась лекция, лишь спустя большое время, обреченно было выдохнуто:
— Опта-а-ть!..
— Началося! — прошептал вологодский благонравный рыбак и украдчиво перекрестил себя по животу.
— Чё началось? Чё? Ты больше каркай! — налетел на вологодского рыбака очнувшийся черепянин, тот самый, у которого на груди было начертано складное обращение к дедушке Калинину насчет милосердного к нему снисхождения.
— Светопреставление, вот шчо! — заявил Кеша Короб и обратился к народу, может, мол, кто возьмет эту тварь себе?
Черепянин тут же сгреб берша под жабры и пошел прочь. Кеша Короб сперва растерялся, однако скоро спохватился!
— Э-э, а блесну-то!..
— Я думал, ты мне хычника с блесной подарил! — осклабился черепянин рваным ртом, сплошь забитым стальными зубами, и, выдрав блесну вместе с яркой, но тоже колючками усыпанной жаброй, бросил удочку к ногам удрученного рыбака — Кеши Короба. В тот день Кеша Короб от народа более не отрывался, утром терся ближе к поэтическому черепянину, заглядывал ему в лицо, отыскивая в нем значения и перемены.
— Ты нишчо, а?
— Ниче-о-о! — зевая блескучей пастью, ответил черепянин. — Вкусная, гада! Ели под водяру и облизывались. Имай ишшо, оптать!
Более Кеша Короб на реку не приезжал, покрыло ее устье — добычливое место — вторым валом воды, да и отнеси от греха подальше! — рыбачил только на родном водоеме — озере Кубенском, постепенно дойдя до унизительной ловли сороги и ерша. Там, на озере Кубенском, и загинул Кеша Короб — провалился весной под лед и утонул. Утонул…
Совсем недавно одному своему приятелю-рыбаку, объездившему всю страну по вербовке и обрыбачившему многие реки, моря и озера, я возьми да и расскажи о светопреставлении, случившемся на вологодской земле. А он не смеется. Он мне как резанет; не зря, мол, вас, интеллектуалов задрипанных, кроют за отрыв от жизни — берша ловят уже повсюду. В озере Аральском берш сожрал всю рыбную мелочь, дошел до осетровых, коих от веку никто, кроме человека, на земле не ел. Уж на что налим — тварь всеядная, в холодной зимней воде, когда все рыбы в спячке, выедает все подчистую, кроме осетровых костерек, веретешек-стерлядок, потому как распорют они его «отселева и до Камчатки» бритвенно острыми хребтовинами. Бершу все нипочем, он — существо будущего времени, преодолел все преграды, растет не по дням, а по часам, хватает всякую тварь не только в воде, но и над водой: птиц, змей, крыс, цапает любую блесну, обрывает лески, протыкает резиновые лодки, докатился слух, будто кто-то на южном озере схватил купающегося невинного ребенка за ногу и уволок в пучины вод.
Не иначе как берш. Но может, еще неведомая нам тварь? Может, происшествие на реке было и на самом деле началом светопреставления, сигналом к тому, чтобы мы почаще думали о надвигающихся на нас чудесах в природе.
1984
1 2 3 4 5 6