Маленький белеет парус: скосило его ветром и несет по простору; и ширью, и воздухом, и светом захлебывается грудь.
Хаггарт . Ты хнычешь, Хорре? Какой дурак – он хнычет.
Хорре . Туда мне хочется, Нони!
Показывает рукой на горизонт.
– Но ты дурак – зачем ты хнычешь?
– Я не дурак, капитан. Но ты забыл правду, Нони, как негр. Ты думаешь, они любят это? – обводит пальцем горизонт. – Нет! Они тащут из него что попало: рыбу, траву, обломки кораблей. На обломках кораблей они варят свой суп. Нони! Оно им нужно только для того, чтобы обкрадывать его – вот как они его любят.
Хаггарт . Как отца, который кормит, лучше так скажи, матрос.
Хорре . Нет, Нони, как козу, которую доят. Ты видал здешнего человека, который поклонился бы морю? Нет. Кланяются они в другую сторону, а сюда только плюют. Они и прокляли бы его, да боятся! Они ненавидят его, Нони, ужасаются, как страшилища, обманывают его, как Бога! Ты был с ним когда-то, теперь ты против него: берег всегда против воды, Нони.
Хаггарт . Берег всегда против воды! Если ты сам это придумал, то это очень хорошо.
Хорре . А твои глаза уже и этого не видят? Эх, Нони! Ты никогда не был слишком добр, это правда, а он – разве добр? Но ты умел дарить, как он. Эх, Нони! Ты бросал им деньги, джин, танцы, ты дул на них горячим ветром, от которого звонили их колокола – вот что ты делал, когда приходил на землю! У тебя были товарищи, которых ты любил, но у тебя были и враги. А где теперь твои враги? – у тебя все друзья.
Хаггарт . Не все.
Хорре . Я пьяница, это верно, меня давно нужно повесить на рее, но мне было 6ы стыдно жить без врагов. У кого нет врагов, тот всегда дезертир, Нони.
Хаггарт . Это хорошо, что мы говорим с тобой как друзья. Я немного устал улыбаться, может быть, мое лицо еще не привыкло к этому – я не знаю, может быть. Но я устал. И мне мешает жить один человек. И еще может быть, что вот все это – сон. Ты не думаешь этого, Хорре? Ну, не думай, и я ведь этого не думаю. И еще вот что хорошо бы: сломать ногу. Прыгать среди скал и нечаянно сломать ногу.
– Зачем же это? Ты что-то круто берешь руля, Нони.
– Чтобы почувствовать боль.
– Тише, идет Мариетт.
– Твоя жена. Да, идет твоя жена.
– Тише, матрос! Мне мешает жить один человек. Но я счастлив, уверяю тебя, я счастлив, дружище. Нет, ты посмотри, как идет Мариетт! Послушай: это во сне я видел человека, который мешает мне… Здравствуй, Мариетт, сестричка!
– Здравствуй, Гарт! Ты еще так не говорил мне никогда.
– Тебе нравится?
Встает против Мариетт и доверчиво обводит пальцем вокруг ее глаз.
– Какие большие глаза! В твои глаза должно быть много видно, Мариетт, много моря, много неба. А в мои?
Оборачивается к морю и, окружив глаза кольцом пальцев, смотрит и говорит успокоено:
– И в мои много.
– Хорре… – начинает Мариетт, и Хаггарт быстро оглядывается:
– Ну, что, Хорре? за что ты не любишь его, Мариетт. Мы так с ним похожи.
– Он похож на тебя? – говорит женщина с презрением. – Нет, Хаггарт! Но вот что он сделал: он сегодня опять поил джином маленького Нони. Мочил палец и давал ему. Он его убьет, отец.
Хаггарт смеется.
– Разве это так плохо? Он и меня поил так же.
– И окунал его в холодную воду. Мальчик очень слаб, – хмуро говорит Мариетт.
– Я не люблю, когда ты говоришь о слабости. Наш мальчик должен быть силен. Хорре! Три дня без джину.
Показывает пальцами три.
– Кто без джину? Я или мальчишка? – мрачно спрашивает Хорре.
– Ты! – гневно отвечает Хаггарт. – Прочь отсюда.
Матрос угрюмо собирает пожитки – кисет, трубку и флягу – и, переваливаясь, уходит, – но недалеко: садится на соседнем камне. Хаггарт и жена смотрят ему вслед.
Работа кончилась. Теряя блеск, валяется последняя неподобранная рыба: уже и ребятам лень наклоняться за нею; и втаптывает ее в ил равнодушная; пресыщенная нога. Тихий, усталый говор, спокойно-веселый смех.
– Какую сегодня молитву скажет наш аббат? Ему уже пора идти.
– А вы думаете, что это так легко: сочинить хорошую молитву? Он размышляет.
– А у Селли прорвалась плетенка, и рыба сыпалась оттуда. Мы так смеялись!
– Мне и теперь смешно!
Смех. Два рыбака смотрят на далекий парус.
– Всю жизнь я вижу, как мимо нас идут куда-то большие корабли. Куда они идут? Вот они пропадают за горизонтом, а я отправляюсь спать; и я сплю, а они все идут, идут. Куда, ты не знаешь?
– В Америку.
– Мне хотелось бы с ними. Когда говорят Америка, у меня звенит сердце. Что это, нарочно: Америка, или правда?
Шепчутся несколько старух:
– Дикий Гарт опять рассердился на своего матроса. Вы видели?
– Матрос недоволен. Посмотрите, какое у него постное лицо.
– Да, как у нечистого, которого заставили выслушать псалом. Но только и дикий Гарт мне не нравится, нет. Откуда он пришел?..
Шепчутся. Хаггарт жалуется тихо:
– Зачем у тебя для всех одно имя, Мариетт? Так не должно быть в правдивой стране.
Мариетт говорит со сдержанной силой, обе руки прижимая к груди:
– Я так люблю тебя, Гарт: когда ты уходишь в море, я стискиваю зубы и не разжимаю их, пока ты не приходишь снова. Без тебя я ничего не ем и не пью; без тебя я молчу, и женщины смеются: немая Мариетт! Но я была бы сумасшедшей, если бы разговаривала, когда я одна.
Хаггарт . Вот ты опять заставляешь меня улыбаться. Так же нельзя, Мариетт, я все время улыбаюсь.
Мариетт . Я так люблю тебя, Гарт: во всем часы, днем и ночью, я думаю только о том, что бы еще отдать тебе, Гарт? Не все ли я отдала? – но это так мало, все! Я только одного и хотела бы: все дарить тебе, дарить. Когда заходит солнце, я дарю тебе закат, когда оно восходит, я дарю тебе восход – возьми его, Гарт. И разве все бури не твои? – ах, Хаггарт; как я тебя люблю!
Хаггарт . Я так сегодня буду бросать маленького Нони, что заброшу его на облака. Ты хочешь? Давай смеяться, сестричка Мариетт. Ты совсем как я: когда ты так стоишь, мне кажется, что это стою я, нужно протереть глаза. Давай смеяться! Вдруг я когда-нибудь перепутаю: проснусь и скажу тебе: здравствуй, Хаггарт!
Мариетт . Здравствуй, Мариетт.
Хаггарт . Я буду звать тебя: Хаггарт. Хорошо я придумал?
Мариетт . А я тебя Мариетт.
Хаггарт . Да. Нет. Лучше зови меня тоже Хаггарт.
Мариетт печально:
– Ты не хочешь?
Подходят аббат и старый Дан; аббат громко басит:
– Вот и я, вот я несу молитву, дети. Как же, сейчас придумал, даже жарко стало. Дан, что же не звонит мальчишка? Ах, нет: звонит. Дурак, он не в ту веревку – ну, да все равно, и так хорошо. Хорошо, Мариетт?
Звонят два жиденьких, но веселых колокола. Мариетт молчит, и Хаггарт отвечает за нее:
– Хорошо.
– А что говорят колокола, аббат?
Собравшиеся кругом рыбаки готовятся к смеху, всегда повторяется одна и та же неумирающая шутка
– А ты никому не скажешь? – хитро щурится аббат и басит: – Папа – плут! Папа – плут!
Весело хохочут рыбаки.
– Вот этот человек, – гремит аббат, указывая на Хаггарта, – самый любимый мой человек! Он сделал мне внука, и я написал об этом папе по-латыни. Но это было уже не так трудно – верно, Мариетт? а вот он умеет смотреть в воду. Он предсказывает бурю так, как будто он сам делает бурю? Гарт! Ты сам делаешь бурю? И откуда у тебя дует ветер – ведь ты сам ветер.
Одобрительный смех. Старый рыбак говорит:
– Это правда, отец. С тех пор, как он здесь, нас ни разу не застал шторм.
– Еще бы не правда, когда я говорю. Папа – плут, папа – плут! Все здесь. Становитесь на молитву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Хаггарт . Ты хнычешь, Хорре? Какой дурак – он хнычет.
Хорре . Туда мне хочется, Нони!
Показывает рукой на горизонт.
– Но ты дурак – зачем ты хнычешь?
– Я не дурак, капитан. Но ты забыл правду, Нони, как негр. Ты думаешь, они любят это? – обводит пальцем горизонт. – Нет! Они тащут из него что попало: рыбу, траву, обломки кораблей. На обломках кораблей они варят свой суп. Нони! Оно им нужно только для того, чтобы обкрадывать его – вот как они его любят.
Хаггарт . Как отца, который кормит, лучше так скажи, матрос.
Хорре . Нет, Нони, как козу, которую доят. Ты видал здешнего человека, который поклонился бы морю? Нет. Кланяются они в другую сторону, а сюда только плюют. Они и прокляли бы его, да боятся! Они ненавидят его, Нони, ужасаются, как страшилища, обманывают его, как Бога! Ты был с ним когда-то, теперь ты против него: берег всегда против воды, Нони.
Хаггарт . Берег всегда против воды! Если ты сам это придумал, то это очень хорошо.
Хорре . А твои глаза уже и этого не видят? Эх, Нони! Ты никогда не был слишком добр, это правда, а он – разве добр? Но ты умел дарить, как он. Эх, Нони! Ты бросал им деньги, джин, танцы, ты дул на них горячим ветром, от которого звонили их колокола – вот что ты делал, когда приходил на землю! У тебя были товарищи, которых ты любил, но у тебя были и враги. А где теперь твои враги? – у тебя все друзья.
Хаггарт . Не все.
Хорре . Я пьяница, это верно, меня давно нужно повесить на рее, но мне было 6ы стыдно жить без врагов. У кого нет врагов, тот всегда дезертир, Нони.
Хаггарт . Это хорошо, что мы говорим с тобой как друзья. Я немного устал улыбаться, может быть, мое лицо еще не привыкло к этому – я не знаю, может быть. Но я устал. И мне мешает жить один человек. И еще может быть, что вот все это – сон. Ты не думаешь этого, Хорре? Ну, не думай, и я ведь этого не думаю. И еще вот что хорошо бы: сломать ногу. Прыгать среди скал и нечаянно сломать ногу.
– Зачем же это? Ты что-то круто берешь руля, Нони.
– Чтобы почувствовать боль.
– Тише, идет Мариетт.
– Твоя жена. Да, идет твоя жена.
– Тише, матрос! Мне мешает жить один человек. Но я счастлив, уверяю тебя, я счастлив, дружище. Нет, ты посмотри, как идет Мариетт! Послушай: это во сне я видел человека, который мешает мне… Здравствуй, Мариетт, сестричка!
– Здравствуй, Гарт! Ты еще так не говорил мне никогда.
– Тебе нравится?
Встает против Мариетт и доверчиво обводит пальцем вокруг ее глаз.
– Какие большие глаза! В твои глаза должно быть много видно, Мариетт, много моря, много неба. А в мои?
Оборачивается к морю и, окружив глаза кольцом пальцев, смотрит и говорит успокоено:
– И в мои много.
– Хорре… – начинает Мариетт, и Хаггарт быстро оглядывается:
– Ну, что, Хорре? за что ты не любишь его, Мариетт. Мы так с ним похожи.
– Он похож на тебя? – говорит женщина с презрением. – Нет, Хаггарт! Но вот что он сделал: он сегодня опять поил джином маленького Нони. Мочил палец и давал ему. Он его убьет, отец.
Хаггарт смеется.
– Разве это так плохо? Он и меня поил так же.
– И окунал его в холодную воду. Мальчик очень слаб, – хмуро говорит Мариетт.
– Я не люблю, когда ты говоришь о слабости. Наш мальчик должен быть силен. Хорре! Три дня без джину.
Показывает пальцами три.
– Кто без джину? Я или мальчишка? – мрачно спрашивает Хорре.
– Ты! – гневно отвечает Хаггарт. – Прочь отсюда.
Матрос угрюмо собирает пожитки – кисет, трубку и флягу – и, переваливаясь, уходит, – но недалеко: садится на соседнем камне. Хаггарт и жена смотрят ему вслед.
Работа кончилась. Теряя блеск, валяется последняя неподобранная рыба: уже и ребятам лень наклоняться за нею; и втаптывает ее в ил равнодушная; пресыщенная нога. Тихий, усталый говор, спокойно-веселый смех.
– Какую сегодня молитву скажет наш аббат? Ему уже пора идти.
– А вы думаете, что это так легко: сочинить хорошую молитву? Он размышляет.
– А у Селли прорвалась плетенка, и рыба сыпалась оттуда. Мы так смеялись!
– Мне и теперь смешно!
Смех. Два рыбака смотрят на далекий парус.
– Всю жизнь я вижу, как мимо нас идут куда-то большие корабли. Куда они идут? Вот они пропадают за горизонтом, а я отправляюсь спать; и я сплю, а они все идут, идут. Куда, ты не знаешь?
– В Америку.
– Мне хотелось бы с ними. Когда говорят Америка, у меня звенит сердце. Что это, нарочно: Америка, или правда?
Шепчутся несколько старух:
– Дикий Гарт опять рассердился на своего матроса. Вы видели?
– Матрос недоволен. Посмотрите, какое у него постное лицо.
– Да, как у нечистого, которого заставили выслушать псалом. Но только и дикий Гарт мне не нравится, нет. Откуда он пришел?..
Шепчутся. Хаггарт жалуется тихо:
– Зачем у тебя для всех одно имя, Мариетт? Так не должно быть в правдивой стране.
Мариетт говорит со сдержанной силой, обе руки прижимая к груди:
– Я так люблю тебя, Гарт: когда ты уходишь в море, я стискиваю зубы и не разжимаю их, пока ты не приходишь снова. Без тебя я ничего не ем и не пью; без тебя я молчу, и женщины смеются: немая Мариетт! Но я была бы сумасшедшей, если бы разговаривала, когда я одна.
Хаггарт . Вот ты опять заставляешь меня улыбаться. Так же нельзя, Мариетт, я все время улыбаюсь.
Мариетт . Я так люблю тебя, Гарт: во всем часы, днем и ночью, я думаю только о том, что бы еще отдать тебе, Гарт? Не все ли я отдала? – но это так мало, все! Я только одного и хотела бы: все дарить тебе, дарить. Когда заходит солнце, я дарю тебе закат, когда оно восходит, я дарю тебе восход – возьми его, Гарт. И разве все бури не твои? – ах, Хаггарт; как я тебя люблю!
Хаггарт . Я так сегодня буду бросать маленького Нони, что заброшу его на облака. Ты хочешь? Давай смеяться, сестричка Мариетт. Ты совсем как я: когда ты так стоишь, мне кажется, что это стою я, нужно протереть глаза. Давай смеяться! Вдруг я когда-нибудь перепутаю: проснусь и скажу тебе: здравствуй, Хаггарт!
Мариетт . Здравствуй, Мариетт.
Хаггарт . Я буду звать тебя: Хаггарт. Хорошо я придумал?
Мариетт . А я тебя Мариетт.
Хаггарт . Да. Нет. Лучше зови меня тоже Хаггарт.
Мариетт печально:
– Ты не хочешь?
Подходят аббат и старый Дан; аббат громко басит:
– Вот и я, вот я несу молитву, дети. Как же, сейчас придумал, даже жарко стало. Дан, что же не звонит мальчишка? Ах, нет: звонит. Дурак, он не в ту веревку – ну, да все равно, и так хорошо. Хорошо, Мариетт?
Звонят два жиденьких, но веселых колокола. Мариетт молчит, и Хаггарт отвечает за нее:
– Хорошо.
– А что говорят колокола, аббат?
Собравшиеся кругом рыбаки готовятся к смеху, всегда повторяется одна и та же неумирающая шутка
– А ты никому не скажешь? – хитро щурится аббат и басит: – Папа – плут! Папа – плут!
Весело хохочут рыбаки.
– Вот этот человек, – гремит аббат, указывая на Хаггарта, – самый любимый мой человек! Он сделал мне внука, и я написал об этом папе по-латыни. Но это было уже не так трудно – верно, Мариетт? а вот он умеет смотреть в воду. Он предсказывает бурю так, как будто он сам делает бурю? Гарт! Ты сам делаешь бурю? И откуда у тебя дует ветер – ведь ты сам ветер.
Одобрительный смех. Старый рыбак говорит:
– Это правда, отец. С тех пор, как он здесь, нас ни разу не застал шторм.
– Еще бы не правда, когда я говорю. Папа – плут, папа – плут! Все здесь. Становитесь на молитву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19