– Да? – проговорил Хадден. – И ты когда-нибудь видел этих духов?
– Я еще не спятил, чтобы заходить в этот лес, Белый человек. Там обитают только мертвые; живые же оставляют для них приношения на опушке.
Сопровождаемый Нахуном, Хадден подошел к краю утеса и посмотрел вниз. Слева зияла та самая, глубокая и ужасная на вид котловина; почти на самом ее берегу, на узкой полоске поросшей травой земли, между утесом и лесом, стояла чья-то хижина.
– Кто там живет? – полюбопытствовал Хадден.
– Великая исануси, иньянга, или знахарка, прозванная Инйоси (Пчелой), потому что собирает свою мудрость в лесу, принадлежащем мертвым.
– И ты полагаешь, у нее достаточно мудрости, чтобы предсказать, убью ли я буйвола, Нахун?
– Возможно, Белый человек, но… – добавил он со смешком, – те, что посещают улей Пчелы, могут не узнать ничего или узнать больше, чем им хотелось бы. Язык у нее как жало.
– Ну что ж, посмотрим, сможет ли она меня ужалить.
– Хорошо, – сказал Нахун и, повернув, пошел вдоль утеса, пока не достиг тропки, которая, петляя, сбегала вниз.
По этой тропке они спустились на травянистую полоску земли и направились к хижине, обнесенной невысокой тростниковой изгородью. Небольшой двор был покрыт плотно утрамбованной землей, срытой с муравейника. Посреди него, у круглого входа в хижину, скорчившись, сидела сама Пчела. В густой тени Хадден разглядел ее не сразу. Она куталась в засаленный, рваный каросс из дикой кошки; видны были лишь ее глаза, зоркие и яростные, как у леопарда.
У ее ног тлел небольшой костер; он как бы замыкал полукруг черепов, разложенных попарно – так, что казалось, они переговаривались друг с другом; на хижине и на изгороди висело множество костей, также, видимо, человеческих.
«Я вижу, старуха разукрасила свое жилище, как принято у всех этих ведьм», – мысленно усмехнулся Хадден, но вслух ничего не сказал.
Молчала и иньянга, не сводя с его лица своих круглых, похожих на большие бусины, глаз. Хадден попробовал отплатить ей той же монетой, уставившись на нее немигающим взглядом, но вскоре понял, что проигрывает в этом необычном поединке. Мысли у него спутались, зато странно разыгралось воображение: ему чудилось, будто перед ним сидит громадный, ужасный паук, подстерегающий добычу, и будто эти кости – останки его жертв.
– Почему ты молчишь, Белый человек? – наконец произнесла она медленно и отчетливо. – А впрочем, я и так могу прочитать твои мысли. Ты думаешь, что вместо прозвища Пчела мне куда более подошло бы Паучиха. Но ты ошибаешься: этих людей убила не я. Мертвецов тут и так хватает. Я сосу мысли, а не тела, Белый человек. И люблю заглядывать в сердца живых: там я могу почерпнуть истинную мудрость. Что бы ты хотел узнать у Пчелы, которая неустанно трудится в этом Саду Смерти – и что привело сюда тебя, сын Зомбы? Почему ты не в своем полку Умситую, ведь он сейчас готовится к великой войне – последней войне между белыми и черными, – а если у тебя нет желания воевать, почему ты сейчас не вместе со своей высокой красавицей Нанеа?
Нахун ничего не ответил, но Хадден сказал:
– Я хотел бы задать тебе один пустяковый вопрос, Мать. Повезет ли мне на охоте?
– На охоте, Белый человек? А за чем ты охотишься? За дичью, богатством или же за женщинами? Я знаю, ты вечный охотник; таково уж твое предначертание: охотиться – или служить дичью для других. Скажи мне, зажила ли рана у того лавочника, которого ты пырнул ножом в городе мабуна (буров). Можешь не отвечать, Белый человек, я и так знаю; но какое вознаграждение ты дашь бедной гадалке? – добавила она хнычущим тоном. – Ты же не допустишь, чтобы старая женщина работала просто так, без всякой платы!
– У меня нет для тебя ничего, Мать, поэтому я лучше пойду, – сказал Хадден, достаточно уже убедившийся и в наблюдательности Пчелы и в ее умении читать чужие мысли.
– Ну уж нет, – ответила она с неприятным смешком, – если ты задал мне вопрос, то должен получить и ответ. Сейчас я не возьму с тебя ничего, Белый человек; расплатишься в другой раз. – И она снова засмеялась. – Я должна посмотреть тебе в лицо, хорошенько посмотреть тебе в лицо, – продолжала она, поднимаясь и подходя к нему ближе.
Вдруг что-то холодное прикоснулось к затылку Хаддена, и в следующий миг Пчела отпрянула от него, зажимая между большим и указательным пальцами срезанный локон темных волос. Она проделала это так молниеносно, что у него даже не было времени ни увернуться, ни возмутиться – он только стоял и смотрел с глупым видом.
– Это все, что мне надо! – воскликнула она. – Черной магией я не занимаюсь – лишь белой – белой, как и мое сердце… Погоди, сын Зомбы, дай-ка мне и твой локон, ибо все, кто посещает Пчелу, должны выслушать ее жужжание.
Нахун послушно срезал клок волос острием своего ассегая. Сделал он это с явной неохотой, но отказаться не посмел.
Пчела поправила каросс и, нагнувшись, подбросила в костерок какие-то травы из висевшей у нее на поясе сумки. Ее фигура еще не утратила своей гибкости и стройности, и на ней не было никаких отвратительных амулетов, которые Хадден привык видеть на ворожеях. Только на шее у нее висело необычное украшение – живая красно-зеленая змейка, одна из самых ядовитых, какие водятся в этих краях. Ворожеи банту нередко украшаются такими змейками, хотя никто не может сказать, удалены у них ядовитые клыки или нет.
Травы затлелись, от них потянулась тонкая прямая струйка дыма, который, растекаясь, окутывал голову Пчелы наподобие прозрачного голубоватого покрывала. Быстрым движением она бросила оба локона на горящие травы; локоны тут же свернулись, как живые, и рассыпались горстками пепла. Затем она открыла рот и глубокими вдохами стала втягивать в себя дымок от волос и трав; змейка же сердито зашипела, полезла вверх и спряталась среди черных перьев саккабола на голове у иньянги.
Курения постепенно оказывали свое одурманивающее действие: иньянга, что-то шепча, раскачивалась взад и вперед, потом бессильно откинулась к стенке хижины, головой на соломенную кровлю. Лицо Пчелы было обращено теперь вверх, к свету, и на него было страшно смотреть: оно все посинело, глаза запали, как у покойницы, а надо лбом колыхалась и шипела змейка, напоминая урей на челе статуй египетских царей. Секунд через десять Пчела заговорила глухим и неестественным голосом:
– О человек с прекрасным белым телом, я заглянула в твое сердце и увидела, что оно черно, как спекшаяся кровь. О человек с прекрасным белым телом и черным сердцем, ты найдешь себе добычу, и, когда будешь ее преследовать, она заведет тебя в Дом Бездомных, в Дом Мертвых, и будет она в облике быка, и будет она в облике тигра, и будет она в облике женщины, которую не могут погубить ни воды, ни короли. О человек с прекрасным белым телом и черным сердцем, ты сполна получишь все тобой заработанное, монету за монету, удар за удар. Вспомни о моих словах, когда на груди у тебя зарычит пятнистая кошка; вспомни о моих словах в самой гуще битвы; вспомни о моих словах, когда ты получишь свою великую награду, когда столкнешься лицом к лицу с призраком в Доме Мертвых.
О человек с черным телом и белым сердцем, – продолжала она, – заглянула в твое сердце; оно бело, словно молоко; молоко чистоты и спасет его. Глупец, зачем ты нанесешь свои удары? Зачем защитишь того, кого возлюбил тигр и чья любовь – словно любовь тигра?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14