— Пошли, — коротко приказал Ермаков.
Быков уселся в кресло и молча проводил взглядом товарищей.
Топот ног в коридоре затих, послышался тихий звон закрываемой двери. Дауге крикнул: «Куда трос крепить, Анатолий Борисович?» Затем все стихло.
— Внимание! — раздался в репродукторе голос Спицына.
В ту же минуту Быков почувствовал, что его мягко поднимают в воздух. Он судорожно вцепился в ручки кресла. Что-то тонко засвистело, по планетолету пронесся холодный ветерок. Быков шумно вздохнул. Ничего страшного как будто не произошло. Тогда он осторожно разжал пальцы и выпрямился.
Когда через четверть часа Дауге, Михаил Антонович и покрытый белой изморозью Юрковский, цепляясь за специальные леера на кожаной обивке стен, вернулись в кают-компанию, Быков, красный, потный и взволнованный, висел в воздухе вниз головой над креслом и тщетно пытался дотянуться до него хотя бы кончиками пальцев.
Увидев это, Юрковский восторженно взвыл, выпустил леер из рук, стукнулся головой о потолок и снова выпорхнул в коридор. Дауге и Михаил Антонович, давясь от хохота, подползли под мрачно улыбающегося водителя «Мальчика» и стянули его на пол.
— Как… тебе показался… мир без тяжести? — всхлипнул Дауге. — Ис… испытал?
— Испытал, — кротко ответил Быков.
— Внимание! — рявкнул репродуктор.
Когда вновь был включен фотореактор и все пришло в порядок, Юрковский рассказал о результатах своей вылазки. Контейнер с «Мальчиком» излучает, но не сильно, едва заметно. Крепления не пострадали — по крайней мере, наружные, — что, собственно, и было самым важным, и сам контейнер не сдвинулся ни на сантиметр.
— Серп Венеры виден простым глазом. А небо… Какая величественная красота! «Открылась бездна, звезд полна! Звездам числа нет, бездне — дна!» — продекламировал Юрковский. — Можно подумать, Михайла Ломоносов побывал в пространстве… Вокруг Солнца — корона, как жемчужное облако! Ну скажите же мне, почему я не поэт? — Юрковский встал в позу и начал: — «Бездна черная…»
— «Бездна жгучая», — серьезно добавил Богдан Спицын, забежавший с вахты глотнуть кофе.
Юрковский поглядел на него с отсутствующим выражением и начал снова:
Бездна черная крылья раскинула,
Звезды — капли сверкающих слез…
…Э-э-э… как там будет дальше?
— Отринула, — предложил Богдан.
— Молчи, презренный…
— Ну, накинула…
— Подожди… минутку…
Бездны черные, бездны чужие,
Звезды — капли сверкающих слез…
Где просторы пустынь ледяные…
— Там теперь задымил паровоз, — закончил Богдан самым лирическим тоном.
И никто не проронил ни слова о злосчастном приключении Быкова в мире невесомости. В планетолете снова воцарились покой, тишина, обычная, почти земная жизнь.
Быков и Дауге сидели в кают-компании за шахматами, когда вошел озабоченный Крутиков.
— Слыхали новость, ребята?
Быков вопросительно взглянул на него, а Дауге, покусывая ноготь, спросил рассеянно:
— Что там еще случилось?
— Связи нет.
— С кем?
— Ни с кем нет. Ни с Землей, ни с «Циолковским».
— Почему?
Крутиков пожал плечами, запустил руку в буфет и достал вафлю.
— И давно нет связи?
— Больше часа. — Крутиков с хрустом раскусил вафлю. — Ермаков с Богданом все перепробовали. Шарили на всех волнах. Пусто, хоть шаром покати. И что удивительно — обычно всегда наткнешься на чей-нибудь разговор. А сейчас на всем диапазоне мертвая тишина, словно на морском дне. Ни единого звука, ни единого разряда.
— Может быть, аппаратура испортилась? — предположил Дауге.
— Все три комплекта сразу? Вряд ли.
— Или антенны не в порядке?
Штурман пожал плечами. Дауге пробормотал: «Опять не все слава богу», — и смешал фигуры.
— Где Володька?
— У себя, наверное…
Быков тронул Михаила Антоновича за рукав:
— Может быть, разладился только прием, и они нас слышат?
— Все может быть. Но вообще — весьма странно. Вдруг ни с того ни с сего отказали все радиоустановки сразу. Никогда еще такого не бывало. Правда, Ляхов предупреждал… Но… это, понимаешь, как-то тревожно… неуютно как-то…
Быков с симпатией посмотрел на его доброе круглое лицо с маленькими грустными глазками.
— Да… я понимаю, Михаил Антонович.
Действительно, стало очень неуютно. Смутное предчувствие несчастья овладело Быковым. Может быть, потому, что всякая, даже ничтожнейшая неприятность на межпланетном корабле представлялась ему большой бедой. Но и Крутиков, по-видимому, испытывал нечто подобное, а уж его никак нельзя было заподозрить в мнительности новичка.
— Не вешайте носа, друзья! — с наигранной веселостью воскликнул Дауге. — Пока ничего страшного не случилось, не правда ли? Ну, временно потеряна по каким-то причинам связь. Но двигатели в порядке, продовольствия достаточно, «Хиус» идет по курсу…
Крутиков вздохнул. И опять Быков понял его. Для них, детей Земли, связь была единственной живой, ощутимой ниточкой, протянувшейся к ним с родной планеты. И обрыв этой животворной ниточки, даже временный, действовал угнетающе. Быков вдруг каждой своей кровинкой ощутил глухое, невероятное одиночество «Хиуса». Десятки и сотни миллионов километров безмолвной пустоты свинцом легли на плечи, отрезали от других миров и от матерински теплой, родной Земли. Десятки и сотни миллионов километров ледяной пустоты… Эти невообразимые пропасти — вовсе не «ничто». Нет, они живут какой-то своей особой и непонятной жизнью, по каким-то непостижимым законам, сложные, коварные…
Быков взглянул на Дауге, рассеянно перебиравшего шахматные фигурки, и ему стало стыдно. Достаточно того, что он струсил тогда, перед стартом. Ведь самое страшное, что может произойти… Да почему чтонибудь вообще должно произойти?
— Новые шалости нашего возлюбленного пространства, — сказал, входя, Юрковский. — Как вам это нравится?
— Совсем не нравится, — буркнул Дауге. — Перестань паясничать! Надоело… На Земле Краюхин с ума сойдет.
— Ну, за старика бояться нечего! Голова у него покрепче, чем у нас с тобой. Мне кажется, связь исчезла потому, что участок пространства, где мы сейчас находимся, так или иначе непроходим для радиоволн. Объяснить не берусь, но… Во всяком случае, на радиоаппаратуру сваливать нечего. И тем более на антенны.
— Фантазер! — вздохнул Михаил Антонович.
— Видал? — Юрковский указал на него пальцем. — Что ни пилот, то консерватор и скептик. Ничем их не проймешь. Даже фактами.
— Ну где ты видел, чтобы пустота не проводила радиоволн?
— До сегодняшнего дня — нигде. А Ляхов видел. И я сейчас вижу, достопочтенный скептик. Тебя даже фактами не проймешь.
— Видишь?
— Вижу.
— Шиш ты видишь, Владимир Сергеевич!
— Я вижу шиш? — с подчеркнутой вежливостью спросил Юрковский.
— Ага.
Юрковский повернулся на каблуках и пошел из каюты. На пороге он остановился:
— Рекомендую всем присутствующим подняться к входу в рубку. Вам, возможно, удастся услышать кое-что интересное.
Крутиков досадливо поморщился и снова полез в буфет за вафлей. «Фантазер, фантазер», — бормотал он.
Но Дауге промолчал, а Быков в глубине души чувствовал, что прав, вероятно, все же Юрковский. Они поднялись по трапу до раскрытой двери рубки и присоединились к Юрковскому, сидевшему на ступеньке.
Из рубки доносился монотонный голос Богдана:
— Земля, Земля… Вэ-шестнадцать, почему молчите?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77