О, это старинная повесть. Не нашли ли его жены фараоновы в водах Нила, в корзинке? Защищайтесь, сударь. Ах, у Вас от рождения искривлен позвоночник... Вы закончили факультет, но от пасторской должности отказались, отчего же? Церковь проституирована? Бывший духовник Вашего папы - епископ, первое лицо датской церкви, он принимал в Вас участие? Все вместе взорвать. Я не могу сделать движение веры. Когда я пишу, тогда я понимаю, что я не есть. Если бы я мог сделать движение веры, Регина была бы моя. Я принес ее в жертву Богу. Вина перед Богом, эта мысль становится для него орудием пытки. Так дайте же ему крайнюю плоть, на ней записывается бессилие Бога, его тайное имя. Не принять бы историю датского принца за историю прислонившегося к дверному косяку барда. Он посылает ее в монастырь, в храм, он ждет бури и повторения и, как тот дельфийский жених, жених крови, делает то, чего всеми силами пытался не делать; но так уж было пред- и под-сказано: пахать на Ее Прибавочную Светлость Язык. Еще раз. Тогда я понимаю, что я не есть. У него изъята его личная смерть и замещена всеобщей ослепляющей смертью, христианским каноном: единственной настоящей смертью, образцовой, непрекращающейся смертью Бога (на самом деле и она фальшива, преодолена, за-снята). Он пытается воссвоить свою, он подымает ортодоксальный мятеж, мятеж против ортодоксии в рамках (в жанре) самой ортодоксии. А где взять другие? Расщепление субъективности посредством письма порождает отныне, от текста к тексту, бесконечное множество конечных я , самостоятельно преступающих текстовую работу. Расщеп запускает самотождественность парить в спиритуальном, ангельском, недосягаемом далеке, осуществляя радиоактивный дикта(н)т. Цепная реакция освидетельствует отсутствие плоти, тогда
он спасен. Его я есть как бы зеркало, которое подносят к губам покойного руки самого покойного. Эта функция спекулятивного опережающего понимания есть функция Прибавочной Стоимости языка; ее вненаходимый корпус, корпус традиции присваивает, как и следовало ожидать, тело пишущего и хоронит его истину в своем архиве. Тогда он понимает, что он не есть. Он должен, чтобы наилучшим способом проиграть, принять фальсификацию как закон, как ниспосланное ему жало в плоть, как крест, как предел, как единственное оружие, блеск которого сокроет его. В последнее время я с ужасом замечаю появление у себя компрометирующего знака, которым Гораций желает снабдить каждую вероломную девушку - черного зуба, да еще переднего вдобавок! Как однако человек мелочен: зуб этот положительно отравляет мне жизнь, он моя слабая струна, я не могу вынести даже малейшего намека на него. Вообще я довольно-таки неуязвим, но самый величайший болван может нанести мне удар несравненно глубже и сильнее, чем он сам это думает, лишь слегка затронув в разговоре этот предмет. Право, на свете много странного! Один вид моего черного зуба мучит меня куда больше самой упорной зубной боли. Я хочу вырвать его, но этим испорчу свое произношение, нельзя будет владеть речью в таком совершенстве. Но будь что будет, я все-таки вырву его и вставлю фальшивый. Последний будет фальшью только относительно других людей, первый же относительно меня самого ( Дневник обольстителя ). Итак, неуязвимость, вот к чему он стремится, неуязвимость и есть совершенная речь . Из книги в книгу прятать, перепрятывать плоть, беззащитную и нагую. Письмо как кенотаджирование, протеиновый, неуловимый протез, подвешивающий телесность в другом, совсем другом месте: подноготная всех коммуникативных стратегий, от жрецов и оракулов, включая пророков, и их тоже, до философов - вплоть до деконструктивистских пассов. Обольщение, и чтобы другой влюбился в твое собственное (единственное, свое) исчезновение, вплоть до последнего удовольствия падать отпущенным в нарциссизме: упредить эхо, не
дать ему растерзать, но рассеяться самому, рассеять чары. Фальшивый зуб рассеял всех толмачей Киркегора, всех его псевдонимов, всех, вот они, Киркегоров вместе взятых, в том числе и Серена Аби К. Ложный зуб был зубом мудрости, ядовитым зубом, сворачивающим игру как кровь, как победное знамя. И сделал Моисей медного змея и выставил его на знамя, и когда змей ужалил человека, он, взглянув на медного змея, оставался жив (Числа, 21, 9). Так он разговаривал в сердце своем, сердце тьмы и беспамятства . Тогда как в твердом здравии и полном уме он вычеркивает из предварительного наброска к Понятию страха следующий красноречивый пассаж: Если бы некто, желая наставить меня, сказал бы: В соответствии с изложенным прежде вы могли бы прямо заявить - он (то есть змей) есть язык , то я ответил бы: Ну, этого я не говорил . Не произносил, хотел он сказать, не писал, чтобы не испортить произношение, не испортить фигуру, в том числе и - фигурально выражаясь - фигуру речи. Но на этот раз не он будет писать, его напишут. Возьмут за руки Абелону и... Он взял за руки Абелону и распахнул ее, точно книгу.
Слепое пятно: греКопадение К.
Геродот сообщает, что обычай обрезания был с давних пор в Египте тайным, связанным с культом; более того, его наличие подтверждается состоянием мумий и изображениями на стенах гробниц. Египтяне также оскопляли девочек, достигших определенного возраста: вырезали им клитор. Никакой другой народ средиземноморья не практиковал этот сакральный обычай. Можно вспомнить также, что Исида находит двенадцать частей расчлененного Осириса - за исключением фалла, который пожрали три рыбы и который ей пришлось восстанавливать из куска глины; она бальзамирует тело мужа и совокупляется с ним. От этой копулы рождается на свет новый Бог, Гор, или, в другой транскрипции, Хор (в том числе и античный: Эдип вывихивает стопу; Эдип слепнет; Эдип ослепляет доктора Фрейда...). И тем не менее, последний не так уж далек от истины, когда, как Моисей, выводит происхождение иудейской религии, религии обрезания, равно как и письменности (и это не в пример более важно), из Египта: царской смертью в Египте была смерть от укуса змеи. Что до греков, а они часто наведывались пошептаться со Сфинксом в эти земли, в их преданиях укус всякий раз приходится в божественную пяту. Тайна мумии охранялась жрецами, верховным был божественный фараон; его тело, приняв в себя жало смерти (вот почему Клеопатра кладет их себе на грудь, будучи последней царицей), источает бессмертный яд, яд бессмертия: любопытствующих мумии убивают и по сей день. Таким образом, остается лишь предположить, чем, если не утрированным саркофагом, является доктрина Св. Писания, доктрина, обращающая бывших богов в демонов зла и искушения. Имеющие уши, я имею в виду мальчиков, слышат, как они стелятся по земле и превращаются в жезл. Право, на свете много странного, друг Гораций, скажем, твоя черная метка. Впрочем, у меня нет в запаснике сновидения, в котором бы Серену Аби К. вышибали зубы или, на худой конец, ослепляли. Нет даже медицинского свидетельства о его смерти, а ведь он, надо полагать, мертв. Сифилис, это что-то из романтической области общеевропейских писательских
святцев. Мог ли К. намеренно заразить себя, как Бодлер? Например, в день свидания с Региной: ей четырнадцать лет, ему двадцать четыре. Это пролило бы ослепительно ясный свет на их помолвку, на его меланхолию и аскезу .
1 2 3 4 5
он спасен. Его я есть как бы зеркало, которое подносят к губам покойного руки самого покойного. Эта функция спекулятивного опережающего понимания есть функция Прибавочной Стоимости языка; ее вненаходимый корпус, корпус традиции присваивает, как и следовало ожидать, тело пишущего и хоронит его истину в своем архиве. Тогда он понимает, что он не есть. Он должен, чтобы наилучшим способом проиграть, принять фальсификацию как закон, как ниспосланное ему жало в плоть, как крест, как предел, как единственное оружие, блеск которого сокроет его. В последнее время я с ужасом замечаю появление у себя компрометирующего знака, которым Гораций желает снабдить каждую вероломную девушку - черного зуба, да еще переднего вдобавок! Как однако человек мелочен: зуб этот положительно отравляет мне жизнь, он моя слабая струна, я не могу вынести даже малейшего намека на него. Вообще я довольно-таки неуязвим, но самый величайший болван может нанести мне удар несравненно глубже и сильнее, чем он сам это думает, лишь слегка затронув в разговоре этот предмет. Право, на свете много странного! Один вид моего черного зуба мучит меня куда больше самой упорной зубной боли. Я хочу вырвать его, но этим испорчу свое произношение, нельзя будет владеть речью в таком совершенстве. Но будь что будет, я все-таки вырву его и вставлю фальшивый. Последний будет фальшью только относительно других людей, первый же относительно меня самого ( Дневник обольстителя ). Итак, неуязвимость, вот к чему он стремится, неуязвимость и есть совершенная речь . Из книги в книгу прятать, перепрятывать плоть, беззащитную и нагую. Письмо как кенотаджирование, протеиновый, неуловимый протез, подвешивающий телесность в другом, совсем другом месте: подноготная всех коммуникативных стратегий, от жрецов и оракулов, включая пророков, и их тоже, до философов - вплоть до деконструктивистских пассов. Обольщение, и чтобы другой влюбился в твое собственное (единственное, свое) исчезновение, вплоть до последнего удовольствия падать отпущенным в нарциссизме: упредить эхо, не
дать ему растерзать, но рассеяться самому, рассеять чары. Фальшивый зуб рассеял всех толмачей Киркегора, всех его псевдонимов, всех, вот они, Киркегоров вместе взятых, в том числе и Серена Аби К. Ложный зуб был зубом мудрости, ядовитым зубом, сворачивающим игру как кровь, как победное знамя. И сделал Моисей медного змея и выставил его на знамя, и когда змей ужалил человека, он, взглянув на медного змея, оставался жив (Числа, 21, 9). Так он разговаривал в сердце своем, сердце тьмы и беспамятства . Тогда как в твердом здравии и полном уме он вычеркивает из предварительного наброска к Понятию страха следующий красноречивый пассаж: Если бы некто, желая наставить меня, сказал бы: В соответствии с изложенным прежде вы могли бы прямо заявить - он (то есть змей) есть язык , то я ответил бы: Ну, этого я не говорил . Не произносил, хотел он сказать, не писал, чтобы не испортить произношение, не испортить фигуру, в том числе и - фигурально выражаясь - фигуру речи. Но на этот раз не он будет писать, его напишут. Возьмут за руки Абелону и... Он взял за руки Абелону и распахнул ее, точно книгу.
Слепое пятно: греКопадение К.
Геродот сообщает, что обычай обрезания был с давних пор в Египте тайным, связанным с культом; более того, его наличие подтверждается состоянием мумий и изображениями на стенах гробниц. Египтяне также оскопляли девочек, достигших определенного возраста: вырезали им клитор. Никакой другой народ средиземноморья не практиковал этот сакральный обычай. Можно вспомнить также, что Исида находит двенадцать частей расчлененного Осириса - за исключением фалла, который пожрали три рыбы и который ей пришлось восстанавливать из куска глины; она бальзамирует тело мужа и совокупляется с ним. От этой копулы рождается на свет новый Бог, Гор, или, в другой транскрипции, Хор (в том числе и античный: Эдип вывихивает стопу; Эдип слепнет; Эдип ослепляет доктора Фрейда...). И тем не менее, последний не так уж далек от истины, когда, как Моисей, выводит происхождение иудейской религии, религии обрезания, равно как и письменности (и это не в пример более важно), из Египта: царской смертью в Египте была смерть от укуса змеи. Что до греков, а они часто наведывались пошептаться со Сфинксом в эти земли, в их преданиях укус всякий раз приходится в божественную пяту. Тайна мумии охранялась жрецами, верховным был божественный фараон; его тело, приняв в себя жало смерти (вот почему Клеопатра кладет их себе на грудь, будучи последней царицей), источает бессмертный яд, яд бессмертия: любопытствующих мумии убивают и по сей день. Таким образом, остается лишь предположить, чем, если не утрированным саркофагом, является доктрина Св. Писания, доктрина, обращающая бывших богов в демонов зла и искушения. Имеющие уши, я имею в виду мальчиков, слышат, как они стелятся по земле и превращаются в жезл. Право, на свете много странного, друг Гораций, скажем, твоя черная метка. Впрочем, у меня нет в запаснике сновидения, в котором бы Серену Аби К. вышибали зубы или, на худой конец, ослепляли. Нет даже медицинского свидетельства о его смерти, а ведь он, надо полагать, мертв. Сифилис, это что-то из романтической области общеевропейских писательских
святцев. Мог ли К. намеренно заразить себя, как Бодлер? Например, в день свидания с Региной: ей четырнадцать лет, ему двадцать четыре. Это пролило бы ослепительно ясный свет на их помолвку, на его меланхолию и аскезу .
1 2 3 4 5