— Удостоверение предъявите…
Костенко достал свою пенсионную книжку; Пшенкин Долго елозил вытаращенными глазами по строчкам, потом покачал головой:
— Так вы ж отставник…
Костенко обернулся к одному из строиловских сыщиков:
— Покажи-ка ему свое удостоверение, сынок…
Только после этого Пшенкин вышел из кухни; Костенко присел на подоконник и, закурив искрошившуюся сигарету, жадно затянулся:
— Послушайте, ваш знакомец Эмиль Валерьевич наладился в бега… И это для вас опасно… Он узнает, что Никодимов взят и поэтому вы остались живы… Если хотите, чтобы мы помогли вам не погибнуть — а это вполне реально, — постарайтесь вспомнить: как, при каких обстоятельствах и через кого вы познакомились с «ветераном войны и героем-разведчиком»?
— А при чем здесь «ушел в бега» и как я с ним познакомился?
— При том, что нам его надо найти… Только вы знаете, что было в его подлинных записях и что он просил вас из них сделать. Вы можете, таким образом, претендовать на соавторство, а он заключил контракт на сто тысяч долларов… Ясно? Поэтому вы ему опасны… А нам, чтобы его взять — за другие дела, кстати, — нужно знать его знакомых, те места, где он бывал, машины, на которых ездил, любимые выражения, манеру есть и пить…
— Кто-то из наших литераторов нас познакомил… Кто — убейте, не припоминаю…
— Где?
— На Герцена, в кафе, что напротив ТАССа…
— Когда?
— Два года назад… Что-то около этого…
— Вы там с ним часто виделись?
— Раза три… Он больше любил дома встречаться…
— Здесь? Или у него?
— Здесь.
— У него бывали?
— Один раз.
— Когда?
— В день знакомства…
— Адрес?
— Где-то в переулочке… Дом старинный, красивый…
— Адрес? — повторил Костенко.
— Не помню… В центре…
— Он вас к себе привез, оттого что пьяным напились?
— Несколько…
— Когда отправил домой? Утром?
— Нет, той же ночью… Он мне всего пару часов дал отдохнуть… Потом договор заключили, он меня сразу в машину и посадил… А те, кто был в машине, меня куда-то в Мытищи отвезли, до утра поили, я и рухнул…
— Что за договор подписали?
— О сотрудничестве… Я уж и не помню…
— Если повозить вас по Москве, вспомните дом, где были?
— Не знаю…
— Какая у него квартира?
— Большая… Комнаты три, не меньше…
Или врет, подумал Костенко, или Сорокин возил его на явку… У него один большой зал, никаких там трех комнат нет…
— Из окон-то что было видно?
Пшенкин задумчиво переспросил:
— Из окон? Что-то было видно… Погодите, вроде бы Белорусский вокзал…
Костенко сразу же вспомнил Нинель Дмитриевну, двоюродную сестру Сорокина, спрыгнул с подоконника, рассеянно похлопал себя по карманам:
— Слушайте-ка, у вас сигаретки случаем нет? Тьфу, забыл, — он усмехнулся, — тот К о с т е н к о вам курить не рекомендовал… Едем со мной, будем искать дом возле Белорусского, это вам нужно больше, чем мне, едем!
… Точно, Сорокин будет уходить по железной дороге, понял Костенко; он нас запутал своим авиабилетом; ну, гадина, неужели свалил, а?!
Попросил ребят связаться с Комитетом, пусть подключают пограничные станции; бросился к машине; Пшенкин семенил за ним, неестественно часто крутя шеей, словно бы ему жал воротник рубашки…
… Костенко сидел закаменев, не спуская глаз с Пшенкина; тот обалдело таращился на дома вокруг Белорусского вокзала, то и дело отвлекаясь — прислушивался к телефонным разговорам, что полковник вел из машины; он чувствовал, как ему передается нервозность этого седого человека, хотя внешне тот был совершенно спокоен; вспомнить ничего не мог, все здания казались ему одинаковыми.
Костенко помог ему:
— Вы как туда добирались?
— На машине…
— Очень были пьяны?
— Сейчас это не наказывается…
— Чем он вас угощал?
— Коньяком.
— Сам пил?
— Очень мало… «Мадеру»…
— Закусывали?
— Да… Он мне шашлык взял, а сам икру ел… Сначала стюдень спросил, а как ответили, что нет, так порций пять икры заказал…
— Вам-то икорки предложил?
— Я ее не ем…
— Почему?
— Из-за сострадания к народу…
— А шашлык — можно? Без сострадания?
— Погодите, — Пшенкин прилип к окну, — а вот не этот ли?
— Остановиться?
— Да… Ей-богу, этот! И подъезд вроде бы тот, четвертый этаж, я ступени считал, лифта нет…
Костенко сразу же посмотрел на дом, что стоял напротив; отселили под ремонт, много пустых квартир, окна открыты; осведомился по рации, где ЖЭК, и попросил шофера гнать туда — с сиреной.
Начальника ЖЭКа на месте, конечно же, не было; главный инженер, как объяснила секретарша, отъехал на совещание, заместитель на участках.
— Кто может подъехать со мною к Белорусскому? — спросил секретаршу.
— А вы кто такой?
— Из МУРа.
— Обратитесь завтра, скоро работа кончается…
— Завтра? А если вас сегодня бандюга ограбит?
— У меня брать нечего.
Несчастная страна, в который уже раз подумал Костенко; никого ничего не волнует, ждут манны небесной… А что они могут в этом затхлом ЖЭКе, возразил себе Костенко. Если бы им позволили д е й с т в о в а т ь, подвалы осваивать, чердаки и первые этажи… Так нет же! Они ничего не могут без приказа сверху, разрешения десяти инстанций… На Западе то, что у нас называют ЖЭКом, — богатейшее учреждение, с компьютерами, своим баром, прекрасной мебелью, люди отвечают за жилье, что может быть престижнее! А у нас? Все просрем, если даже сейчас, когда хоть что-то можно, все равно никому ничего нельзя…
— Послушайте, барышня, — настроившись на лениво-равнодушный темпоритм секретарши, продолжал Костенко, — вы…
— Я вам не «барышня»! В общественном месте небось находитесь!
— Как прикажете к вам обращаться?
— Как все нормальные! «Женщина»! С Луны свалились, что ль?! Все нормальные люди обращаются — «женщина», вы что — исключение?!
Костенко тяжело обсматривал ее, чувствуя, как изнутри поднимается отчаянная ярость, но потом заметил ее разношенные туфли, заштопанную юбку, подпоясанную драным пуховым платком, спортивную кофту, уродовавшую и без того ужасную фигуру, и сердце его защемило тоскливой, пронизывающей болью…
Похлопав себя по карманам, он нашел грязную таблетку валидола, бросил ее под язык и тихо вышел из затхлого полуподвала…
… В отделении милиции взял двух сотрудников; и оперативник угрозыска и обэхаэсовец были, слава богу, в штатском; по дороге объяснил суть дела; вороток нашелся у шофера, бинокль лежал в чемоданчике Строилова, у него там и фотоаппарат был, и блокнот, и маленький диктофончик; несчастный парень, как он там?
— Борис Михайлович, а кто в той квартире еще был? — спросил Пшенкина.
— Не помню… Вроде бы никого… Духами пахло…
— Мужскими?
— А разве такие есть?
— Есть… Картины, фотографии были на стенах?
— Были… Много…
— Какие-нибудь запомнились?
— Вроде бы… Погодите… Картины были старинные, не русские, с купидончиками… А фото… Там много танцоров… И танцовщиц… Длинноногие все, срамно одеты, не по-нашему…
Костенко обернулся к оперативнику угрозыска:
— Какие тут балерины живут?
— Сейчас запросим, — ответил тот, — если дадите трубочку… Вроде бы тут несколько артистов жили, мы присматривали, были сигналы, что на них наводки клеили, но потом вроде как отрезало, мы еще дивились — в чем дело?
— Не живет ли здесь некая Ирина Васильевна, в девичестве Лазуркина? Была солисткой балета в ансамбле метрополитена?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84