— воскликнула Дженни. — Бедняжка! Позволили ему прочесть все это, и никто, кроме меня, ни разу не засмеялся.
И теперь Чиверел начал задумываться, не к нему ли она обращается. Несомненно, он один слышал ее и знал, что она тут.
— Скажите ему, мистер Ладлоу, — произнесла миссис Ладлоу печальным тоном.
— Что “скажите”? — вскричал Спрэгг, все еще рассерженный.
Мистер Ладлоу был мрачен, и голос его звучал торжественно:
— Я должен признаться вам кое в чем, мистер Спрэгг. Недели две назад я пригласил вас прочесть нам свою новую пьесу, вы помните. Я позабыл отменить ваш приезд, а когда вы прибыли, у меня не хватило духу сказать…
— Что сказать? Вы же не закрываетесь?
Мистер Ладлоу даже испугался:
— Нет, нет, что вы, друг мой!
— Мы были закрыты вчера, мистер Спрэгг, — сказала миссис Ладлоу своим густым контральто, — потому что мы все присутствовали на похоронах нашей молодой героини, которой мы все восхищались и нежно любили, — нашей бедной милой Дженни Вильерс…
Спрэгг обескураженно и в то же время укоризненно воскликнул:
— О, в самом деле? Право, мэм…
— И сейчас мы в первый раз собрались после того, как простились с нею навсегда…
— Нет, нет, дорогая, — сказала Дженни настойчиво, — ничего подобного.
— Мы переживаем это, мистер Спрэгг, — всхлипнула миссис Ладлоу, — мы так глубоко переживаем это… — И молодые актрисы тоже всхлипнули, а мужчины громко засопели и принялись мрачно рассматривать свою обувь.
— Да нет же, — сказала Дженни, — это ровно ничего не значит. Ну, пожалуйста!
Вся эта сцена, люди, лица и голоса теперь начали быстро таять и уже напоминали старый и совсем стершийся фильм, который прокручивали слишком часто.
— Вы должны были предупредить меня, знаете ли, — сказал Спрэгг. — Не очень-то это честно, ей-богу!
— Я знаю, что должны были, — отвечала готовая расплакаться миссис Ладлоу. — Но мы надеялись, что вы поможете нам забыть.
— Да тут нечего забывать! — закричала Дженни.
— Это бесполезно, Дженни, — неожиданно для себя сказал ей Чиверел. — Теперь ты призрак даже для призраков.
Она посмотрела на него и ответила:
— Нет, я не призрак.
Действительно, лицо ее по-прежнему оставалось ясным и светлым, а прочие превратились в скопление шепчущих и бормочущих теней в наплывавшем сумраке.
Говорила маленькая актриса Сара:
— Мы не можем ее забыть…
Говорил старый Джон Стоукс…
— Должно быть, пройдет немало времени…
Говорил шут Сэм Мун:
— Прямо сердце разрывается…
Дженни запротестовала:
— Нет, Сэм, Джон, Сара, все. То, что случилось со ивой, не так уж важно. Ничто не потеряно. И важно только одно — чтобы пламя оставалось чистым.
— Лучшие из них — только тени, — пробормотал Чиверел.
— Они уходят! — горестно воскликнула Дженни. — Опять они уходят.
И в самом деле, актеры были теперь всего лишь сгустками мрака, вокруг которых слышалось тихое бормотание.
Он стоял совсем близко от нее, хотя и не помнил, чтобы вставал со своего кресла. Он смотрел поверх бормочущего сумрака в ее лицо, на которое не падал свет из комнаты и которое он все же по-прежнему видел ясно, как прозрачную маску на светлом фоне. Может быть, теперь оно и походило больше на маску, чем на живое лицо. Однако голос ее был, как прежде, взволнованным, теплым и мелодичным — то был женский голос, а не фальшивое гулкое эхо его собственных мыслей.
— Скажите им: то, что случилось со мной, не так уж важно, — проговорила она, — и с любым другим тоже, пока пламя остается чистым. Вы-то это знаете.
— Как я могу знать?
— Вы поняли это однажды. Скажите им.
— Слишком поздно, они уже ушли, — сказал он. — И все это было давным-давно. — Едва он успел произнести эти слова, как с ужасом увидел, что сумрак подкрадывается теперь к самой Дженни.
— Нет, не давным-давно. — Ее голос слабел и остывал с каждым словом. — И теперь тоже, если очень захотеть.
— Ты видишь меня на этот раз?
— Да, — донесся шепот, — вижу.
— Потому что мы оба призраки.
— Нет, не в том дело. Зачем вы притворяетесь, что не понимаете?
— Почему я должен понимать? — спросил он тихо. — И почему ты сказала, что однажды я понял?
Он все еще видел ее лицо, хоть оно и было покрыто тенью, но еле уловил чуть слышный ответ:
— Потому что… мы говорили с вами. Вы разве не помните?
Он сделал шаг вперед, еще один, но она ничуть не приблизилась.
— И не старайтесь найти меня… пока что.
Он с мучительной болью крикнул вслед исчезающему призраку:
— Дженни! Дженни Вильерс!
Ее голос донесся откуда-то из безмерной дали:
— Нет… еще нет… еще нет…
В последний раз он увидел мерцание ее лица, едва заметное, словно светлячок осветил маску слоновой кости; и затем — тьма. Но он крикнул в эту тьму:
— Дженни, дай мне увидеть тебя еще раз, еще только раз, и тогда я буду знать! Только раз, Дженни!
Она стояла там, как в самом начале, в лучистом золоте своего зачарованного мая, и ему показалось, что губы ее шевельнулись, чтобы произнести его имя. Он простер руки и бросился вперед, и имя ее вырвалось у него из груди громким ликующим криком; но тотчас сияющий образ размыло, и Чиверел с треском ударился в мертвое холодное стекло.
— Стеклянная Дверь! — воскликнул он. — Только Стеклянная Дверь!
17
…Горели огни, слишком много огней; и все они раздражающе быстро мигали, то тускнея, то разгораясь. Тут всегда было множество спокойных, устойчивых огней. Куда они вдруг пропали? Черт знает что такое! Он хотел было спросить, но не смог, и тут ему показалось, что все это очень смешно. И страшно захотелось хихикнуть. Рядом с собой он увидел две огромные человеческие фигуры; лица их напоминали мотающиеся на ветру розовые воздушные шары, хотя в действительности они стояли, склонившись над ним.
Одна из фигур произнесла:
— Ничего, мистер Чиверел. Доктор здесь, — и тут же превратилась в славного коротышку Отли. Но надо было подумать о чем-то более важном, нежели Отли. Ах да, конечно!
— Стеклянная Дверь, — сказал он, обращаясь к ним. — Стеклянная Дверь.
— Что он говорит? — Это был доктор. Да, доктор Кейв.
— “Стеклянная Дверь”, — сказал Отли. — Это название его пьесы.
— А, да. Мысленно он возвращается к ней, — сказал доктор Кейв. — Так и бывает с людьми этого типа. Вот почему с ними всегда рискованно иметь дело.
Они не поняли самого главного о Стеклянной Двери. А что самое главное? Он старался вспомнить, но не мог.
— Ну, мистер Чиверел, теперь вам лучше? — Доктор говорил громким, профессионально-бодрым голосом.
— Да, спасибо, — ответил Чиверел медленно и осторожно. — Мне очень жаль. — Он попытался сесть. — Но я чувствовал себя хорошо… а потом, когда шагнул к ней, она исчезла…
Он заметил взгляд, который Отли бросил на доктора Кейва, затем увидел, как доктор покачал головой. Теперь оба они обрели обычные, разумные размеры, и хотя он все еще чувствовал, что Зеленая Комната освещена слишком ярко, в ней больше не было ничего странного.
— Это то самое зеркало? — спросил он.
— Там мы вас нашли, — сказал Отли. — Я услышал, как вы что-то кричали насчет стеклянной двери.
— Что ж, зеркало — это нечто вроде стеклянной двери, разве не так? — сказал Чиверел. Но он знал теперь, что говорить с ними бессмысленно.
— У вас было полное затемнение сознания, мистер Чиверел, — сказал ему доктор Кейв. — Что, если мы снова посадим вас в это удобное кресло?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
И теперь Чиверел начал задумываться, не к нему ли она обращается. Несомненно, он один слышал ее и знал, что она тут.
— Скажите ему, мистер Ладлоу, — произнесла миссис Ладлоу печальным тоном.
— Что “скажите”? — вскричал Спрэгг, все еще рассерженный.
Мистер Ладлоу был мрачен, и голос его звучал торжественно:
— Я должен признаться вам кое в чем, мистер Спрэгг. Недели две назад я пригласил вас прочесть нам свою новую пьесу, вы помните. Я позабыл отменить ваш приезд, а когда вы прибыли, у меня не хватило духу сказать…
— Что сказать? Вы же не закрываетесь?
Мистер Ладлоу даже испугался:
— Нет, нет, что вы, друг мой!
— Мы были закрыты вчера, мистер Спрэгг, — сказала миссис Ладлоу своим густым контральто, — потому что мы все присутствовали на похоронах нашей молодой героини, которой мы все восхищались и нежно любили, — нашей бедной милой Дженни Вильерс…
Спрэгг обескураженно и в то же время укоризненно воскликнул:
— О, в самом деле? Право, мэм…
— И сейчас мы в первый раз собрались после того, как простились с нею навсегда…
— Нет, нет, дорогая, — сказала Дженни настойчиво, — ничего подобного.
— Мы переживаем это, мистер Спрэгг, — всхлипнула миссис Ладлоу, — мы так глубоко переживаем это… — И молодые актрисы тоже всхлипнули, а мужчины громко засопели и принялись мрачно рассматривать свою обувь.
— Да нет же, — сказала Дженни, — это ровно ничего не значит. Ну, пожалуйста!
Вся эта сцена, люди, лица и голоса теперь начали быстро таять и уже напоминали старый и совсем стершийся фильм, который прокручивали слишком часто.
— Вы должны были предупредить меня, знаете ли, — сказал Спрэгг. — Не очень-то это честно, ей-богу!
— Я знаю, что должны были, — отвечала готовая расплакаться миссис Ладлоу. — Но мы надеялись, что вы поможете нам забыть.
— Да тут нечего забывать! — закричала Дженни.
— Это бесполезно, Дженни, — неожиданно для себя сказал ей Чиверел. — Теперь ты призрак даже для призраков.
Она посмотрела на него и ответила:
— Нет, я не призрак.
Действительно, лицо ее по-прежнему оставалось ясным и светлым, а прочие превратились в скопление шепчущих и бормочущих теней в наплывавшем сумраке.
Говорила маленькая актриса Сара:
— Мы не можем ее забыть…
Говорил старый Джон Стоукс…
— Должно быть, пройдет немало времени…
Говорил шут Сэм Мун:
— Прямо сердце разрывается…
Дженни запротестовала:
— Нет, Сэм, Джон, Сара, все. То, что случилось со ивой, не так уж важно. Ничто не потеряно. И важно только одно — чтобы пламя оставалось чистым.
— Лучшие из них — только тени, — пробормотал Чиверел.
— Они уходят! — горестно воскликнула Дженни. — Опять они уходят.
И в самом деле, актеры были теперь всего лишь сгустками мрака, вокруг которых слышалось тихое бормотание.
Он стоял совсем близко от нее, хотя и не помнил, чтобы вставал со своего кресла. Он смотрел поверх бормочущего сумрака в ее лицо, на которое не падал свет из комнаты и которое он все же по-прежнему видел ясно, как прозрачную маску на светлом фоне. Может быть, теперь оно и походило больше на маску, чем на живое лицо. Однако голос ее был, как прежде, взволнованным, теплым и мелодичным — то был женский голос, а не фальшивое гулкое эхо его собственных мыслей.
— Скажите им: то, что случилось со мной, не так уж важно, — проговорила она, — и с любым другим тоже, пока пламя остается чистым. Вы-то это знаете.
— Как я могу знать?
— Вы поняли это однажды. Скажите им.
— Слишком поздно, они уже ушли, — сказал он. — И все это было давным-давно. — Едва он успел произнести эти слова, как с ужасом увидел, что сумрак подкрадывается теперь к самой Дженни.
— Нет, не давным-давно. — Ее голос слабел и остывал с каждым словом. — И теперь тоже, если очень захотеть.
— Ты видишь меня на этот раз?
— Да, — донесся шепот, — вижу.
— Потому что мы оба призраки.
— Нет, не в том дело. Зачем вы притворяетесь, что не понимаете?
— Почему я должен понимать? — спросил он тихо. — И почему ты сказала, что однажды я понял?
Он все еще видел ее лицо, хоть оно и было покрыто тенью, но еле уловил чуть слышный ответ:
— Потому что… мы говорили с вами. Вы разве не помните?
Он сделал шаг вперед, еще один, но она ничуть не приблизилась.
— И не старайтесь найти меня… пока что.
Он с мучительной болью крикнул вслед исчезающему призраку:
— Дженни! Дженни Вильерс!
Ее голос донесся откуда-то из безмерной дали:
— Нет… еще нет… еще нет…
В последний раз он увидел мерцание ее лица, едва заметное, словно светлячок осветил маску слоновой кости; и затем — тьма. Но он крикнул в эту тьму:
— Дженни, дай мне увидеть тебя еще раз, еще только раз, и тогда я буду знать! Только раз, Дженни!
Она стояла там, как в самом начале, в лучистом золоте своего зачарованного мая, и ему показалось, что губы ее шевельнулись, чтобы произнести его имя. Он простер руки и бросился вперед, и имя ее вырвалось у него из груди громким ликующим криком; но тотчас сияющий образ размыло, и Чиверел с треском ударился в мертвое холодное стекло.
— Стеклянная Дверь! — воскликнул он. — Только Стеклянная Дверь!
17
…Горели огни, слишком много огней; и все они раздражающе быстро мигали, то тускнея, то разгораясь. Тут всегда было множество спокойных, устойчивых огней. Куда они вдруг пропали? Черт знает что такое! Он хотел было спросить, но не смог, и тут ему показалось, что все это очень смешно. И страшно захотелось хихикнуть. Рядом с собой он увидел две огромные человеческие фигуры; лица их напоминали мотающиеся на ветру розовые воздушные шары, хотя в действительности они стояли, склонившись над ним.
Одна из фигур произнесла:
— Ничего, мистер Чиверел. Доктор здесь, — и тут же превратилась в славного коротышку Отли. Но надо было подумать о чем-то более важном, нежели Отли. Ах да, конечно!
— Стеклянная Дверь, — сказал он, обращаясь к ним. — Стеклянная Дверь.
— Что он говорит? — Это был доктор. Да, доктор Кейв.
— “Стеклянная Дверь”, — сказал Отли. — Это название его пьесы.
— А, да. Мысленно он возвращается к ней, — сказал доктор Кейв. — Так и бывает с людьми этого типа. Вот почему с ними всегда рискованно иметь дело.
Они не поняли самого главного о Стеклянной Двери. А что самое главное? Он старался вспомнить, но не мог.
— Ну, мистер Чиверел, теперь вам лучше? — Доктор говорил громким, профессионально-бодрым голосом.
— Да, спасибо, — ответил Чиверел медленно и осторожно. — Мне очень жаль. — Он попытался сесть. — Но я чувствовал себя хорошо… а потом, когда шагнул к ней, она исчезла…
Он заметил взгляд, который Отли бросил на доктора Кейва, затем увидел, как доктор покачал головой. Теперь оба они обрели обычные, разумные размеры, и хотя он все еще чувствовал, что Зеленая Комната освещена слишком ярко, в ней больше не было ничего странного.
— Это то самое зеркало? — спросил он.
— Там мы вас нашли, — сказал Отли. — Я услышал, как вы что-то кричали насчет стеклянной двери.
— Что ж, зеркало — это нечто вроде стеклянной двери, разве не так? — сказал Чиверел. Но он знал теперь, что говорить с ними бессмысленно.
— У вас было полное затемнение сознания, мистер Чиверел, — сказал ему доктор Кейв. — Что, если мы снова посадим вас в это удобное кресло?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29