раковины кувшинки 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Искореняет их вполне созревшее и осознанное уже-то нравственно желание большинства жить и н а ч е. Пока мы в большинстве своем будем считать, что справедливей обмануть государство, если оно обманывает нас, чем добиться справедливости - исполнение законов будет обязательным только для самых бедных да жадных на взятки скряг. Кого-то произвол чиновника лишает последних надежд. Но тогда надо без лицемерия сказать и о том, что возможность уйти из-под действия закона для человека вообще - есть величайшая льгота. Преступник может избежать суда. Ловкач - словчить. Все ведь тогда и оказывается возможным. Лишенные свободы, естественно ее обретают, когда нарушают запрет, закон. Но это опять же и н а я свобода, порочная свобода тайного действия. Наш человек не меньше страдает и от ее отсутствия - уже там, где на туманных берегах не берет у него взяток чопорный цивилизованный чиновник. Он будто б лишается в одночасье всех привилегий. Возвыситься над ближним, иметь привилегию - вот что притягательно, и человек не столько хочет вообще справедливости для всех, сколько справедливости только для одного себя. Это справедливость для одного себя - есть уже по сути вседозволенность. Ну, а там, где кому-то все дозволено, где плодится подобная раса психологических господ - там уже другим ничего просто так не дозволяется. Воровской социализм, что вывелся в наших тюрьмах, с его жесткой иерархичной структурой, с одной стороны, но с другой - с философией общака, общего котла - есть яркий образчик этой нашей экзотической национальной психологии: психологическая жажда привилегий (верхние нары сразу делаются привилегированными в сравнении с нижними) и не менее сильная психологическая жажда все обобществить - это чтоб у соседа по нарам не оказалось жратвы больше да лучше (зависть к чужому достатку).
Административное и политическое устройство кажутся всего лишь платьишком, в которое рядится государственная власть, ну а могла б нарядиться так же легко в другое - была б Россия не президентской республикой, а могла б быть парламентской или еще какой... Кажется, что самая действенная часть в государственном устройстве - законы, и что насущно только избрать во власть прогрессивно мыслящих людей, чтоб они дали нам живительные законы. Но именно от административного и политического устройства зависит в конце концов, как будут исполняться законы. Это зернышки и почва, из которых вырастает бюрократическое древо государства, кровеносная его система. Бюрократия неизбежна. Она враждебна человеку, его свободе, но без нее невозможно принятия и исполнения государственных решений. Вопрос не в том - что наши выборы это плохо продуманный бюрократический механизм, какой закупоривает своими тромбами приток живительных умов во власть. Россия оказалась в новейшее время поделена на всегда чьи-то администрации и все древо ее бюрократии по-прежнему тяжеловесно, почти мертво. Какие б люди не пришли во власть - законы не будут исполняться. Мы с каких-то пор только и боремся с бюрократией, не осознавая, что нашему национальному характеру требуется бюрократия с таким же национальным характером и что за историю выработались у нас свои самобытные формы того же административного устройства. Самая живительная из этих форм - земство. Историей доказано также, что в России опасно сосредотачивать государственную власть в одних руках. Эти руки очень скоро оказывались нечистыми или окровавленными. Царь, Генсек или Президент у нас к тому же оказывались безответственней, чем хоть какое-то собрание государственных мужей. Русская революция выстрадала Учредительное собрание, но мы так и не узнали, какой выбор должна была естественно совершить Россия, разорвавши путы самодержавия, так как царское самодержавие сменилось большевистской диктатурой. Советы рабочих и крестьянских депутатов в эпоху военного коммунизма стали не формой государственного устройства, а способом почти военной мобилизации в революцию людских ресурсов. Это узаконила уже в мирное время конституция тридцать шестого года, как бы превращая то, что было ополчением, в регулярную армию.
Автономные округа и советские национальные республики окончательно пришли на смену губерниям. Но республики эти национальные возникали также в мобилизационном порядке, были порождением воинственного интернационализма, направленного как раз на растворение всех самобытных начал. Национализация административного устройства на деле не освобождала народы, а создавало такую тягчайшую бюрократическую махину, которая должна была б накрепко закрепостить советские народы. Последующие переселения народов обнаружили этот чудовищный бюрократический механизм во всей мощи.
Ныне национальные республики, зачастую с презрением к самой России заявляют о суверенитете своих народов, но бюрократический механизм, внедренный в них, ограничивает свободу этих народов так, как не способен был сдавить их никакой русский царь. Ограничивает так, как способна ограничивать свободу человека только б ю р о к р а т и я, ограждая запрещениями и особыми условиями его каждый шаг, каждый вздох - не учитывающая никаких особенностей человеческих, и уж тем более тончайших особенностей национального характера. Закупоренные бюрократическими тромбами, мы сдавливаемся как под прессом и питаем силой пускай и не кровожадный уже, но молох. Этот молох поглотит и самые живительные умы. Да уже и поглотил.
Ну, разве это постижимо! Все, что вымаливает теперь тот же российский фермер у народно-избранного президента да у своих же народных избранников-депутатов, но так и не вымолит - все это даровано было когда-то крестьянам государем императором... Русское крестьянство - сила особенная . Крестьянин всегда был ближе всего к земле, но, стало быть, и к тому, от чего зависят люди самой своей жизнью - к еде, к пропитанию. Крестьяне кормильцы, одни имеют доступ к земле, добывают это пропитание для всех небескорыстно, имея ответную нужду в промышленных товарах не такую жизненную, не такую великую, какой была и есть нужда для всех в пище. И потому эти в с е в самосознании крестьянина заведомо от него зависимы. В русском крестьянстве к этому самосознанию дающего пищу добавилась, однако, совершенно неожиданная черта - бескорыстное отношение к самой земле, которую считали принадлежащей Богу и стремились обобществить, потому и считая владение помещиками землей несправедливым, что те будто б присваивали себе общее.
Сегодня же колхозники с фермерами ненавидят друг дружку почти как два враждебных класса и самосознания. Но молиться на свою земелюшку, как русский крестьянин молился, ни фермер, ни колхозник одинаково не будут, хоть частник, конечно, как хозяин, куда рачительней и трудолюбивей наемного сельхозрабочего. Ушло то мироощущение крестьянское, когда землю понимали как принадлежащую Богу и такую ж несли за нее ответственность как перед Богом. Но что в крестьянстве осталось старого - это закваска. Так или иначе, именно крестьянин не начнет работать в полную силу на земле, пока не почувствуют в оплате плодов своего труда совершенную справедливость, то есть справедливость того положения, что он - кормилец, а не кормящийся. Всюду, в Европе и в Америке крестьянам доплачивают за эту их вредность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
 унитаз gustavsberg artic 4310 

 вельвет плитка украина