У меня увольнительная до вечера.
ВИКТОРИЯ. Вот оно что: тебе просто некуда деваться, бедненький мой.
СЕМЕН. Вика, не надо так! Мы же люди! Надо же по-человечески разговаривать!
ВИКТОРИЯ. Ну разговаривай.
СЕМЕН. Мы должны определить наши отношения.
ВИКТОРИЯ (смеется) . Зачем? Никто не знает, что ты здесь был. Ты свободен как птица. Лети!
СЕМЕН. Куда я теперь полечу? Когда я знаю, что мы наделали?!
ВИКТОРИЯ. Но ты же ни в чем не виноват!
СЕМЕН. Я виноват, один я. Потому что я плохо про тебя подумал. Вика. И за это я наказан. И готов отвечать. Короче говоря, если надо, я готов жениться.
ВИКТОРИЯ. Спасибо, миленький, но я не собираюсь выходить за тебя замуж.
СЕМЕН. Тогда зачем ты это сделала?!
ВИКТОРИЯ. А ты не понял? Чтобы родить ребеночка. Боже мой! Забыла про раскладушку… (Метнулась в каморку, присела перед раскладушкой и принялась торопливо выдергивать гвоздики из холста, сорванного с каркаса.)
СЕМЕН. Я надеюсь, ты, как всегда, шутишь?
ВИКТОРИЯ. Нет, теперь я не шучу. Ты мне не мешай. Мне надо скоренько привести всё в порядок. Сегодня же сбор дружины. Надо еще платье погладить. Вдруг Лидия Ивановна зайдет? Нельзя, чтоб она видела эту подлую раскладушку! Она такая наблюдательная… Смешно, я всё вычислила, а попадусь на ерунде…
СЕМЕН. Что ты вычислила?
ВИКТОРИЯ. Все-все. Как Раскольников, перед тем как убить старушку. Только у меня наоборот. Ты читал «Преступление и наказание»?
СЕМЕН. Кончай дурака валять! Что ты задумала?
ВИКТОРИЯ. Я же тебе сказала: у меня план. Я Анюту нашла – раз, она меня сводила на танцы – два, познакомились – три, потом… четыре.
СЕМЕН (ужаснулся) . Тоже по плану?
ВИКТОРИЯ. Конечно. Поэтому ты можешь совершенно не волноваться. Теперь пять – буду шить приданое. Но нельзя, чтобы Лидия Ивановна что-нибудь сейчас заметила. Она сразу начнет искать виновника. А разве ты в чем виноват? Когда они увидят через несколько месяцев – тебя уже ищи-свищи…
СЕМЕН. Что увидят?
ВИКТОРИЯ. Животик.
СЕМЕН. Ты это всерьез?!
ВИКТОРИЯ. Честное пионерское!
СЕМЕН. И я тебе только для этого нужен был?
ВИКТОРИЯ (трудясь над раскладушкой) . Ну, я же тебя тогда не знала…
СЕМЕН (в ужасе) . Значит, на моем месте мог быть другой? Ну конечно… Ведь я привел для тебя боцмана!
ВИКТОРИЯ. Дался тебе этот боцман. Сенечка, у меня полчаса на то, чтобы замести следы. Раз ты всё равно здесь, почини раскладушку. Это в твоих интересах. Ну что ты стоишь? Скорей!
СЕМЕН. Молоток дай.
ВИКТОРИЯ. Есть молоток!.. (Сбегала в ботанический кабинет и вернулась с уже знакомым глазом.) . Держи!
СЕМЕН (отшатнулся) . Убери его.
ВИКТОРИЯ. Почему? Я им уже табуретку чинила. Видишь – ни царапинки. Он как железный. Другого нет.
СЕМЕН. Этого нельзя делать.
ВИКТОРИЯ. Почему?
СЕМЕН. Потому что это часть человека! А человек – это!..
ВИКТОРИЯ. Человек очень прочная вещь, Сенечка. Гляди!.. (Вбила глазом гвоздь.) На.
СЕМЕН. Не буду!
ВИКТОРИЯ. Тогда ты платье погладишь, а я сама починю. За мной!
Сцена двенадцатая
Виктория побежала в ботанический кабинет. Семен поплелся за ней.
ВИКТОРИЯ (включила утюг, разделась перед носом у Семена с физкультурной простотой и вручила ему платье) . Ну, скоренько-скоренько!
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Полундра! Спасайся кто может!
СЕМЕН. А если у тебя ничего не получилось с одного раза?
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Не надейся. Получилось.
ВИКТОРИЯ. Сеня, ты меня не знаешь! (Убежала в свою каморку и застучала глазом по раскладушке.) Ты не представляешь, какая я везучая. У меня всё получается. Единственно, что не получается, – никак не могу в школе навести порядок. Все, что я ночью отмываю, за день приходит в плачевное состояние. Но за летние каникулы я её преображу. Моя доченька будет жить во дворце. Я сама сделаю ремонт.
СЕМЕН. Во всей школе?
ВИКТОРИЯ. Конечно. Ты гладишь?
СЕМЕН. Глажу. (Нетвердой рукой повел утюг по ткани.)
ВИКТОРИЯ. Паркет будет блестеть как зеркало.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Она некрасивая и нескромная. А Анюта симпатичная и невинная. И ты ей изменил, подлец.
ВИКТОРИЯ. Сенечка, ты не представляешь себе, на что способна женщина, когда у нее есть идея. Я не помню свою мамочку, но папа рассказывал, что у нее была идея чистоты. Я вся в нее. Она каждый день натирала полы, а комнат у нас было три.
СЕМЕН. Сколько?
ВИКТОРИЯ. Три, Сенечка. Мы жили в Москве, в отдельной квартире. Столовая была величиной с ботанический кабинет.
СЕМЕН. Так не бывает.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Бывает.
ВИКТОРИЯ. Мама каждый день натирала полы и мыла кухню. А зимой ездила бороться с грязью на дачу, даже когда мы там не жили! У меня, как у мамы, обостренное чувство дома.
СЕМЕН. У вас и дача была?
ВИКТОРИЯ. Ага. В Кратове, под Москвой, деревянная, вся резная. А ты не веришь, что я везучая. У меня было золотое детство! Когда мне было десять лет, папа разрешил мне самой рулить. Я сидела у него на коленях и крутила баранку…
СЕМЕН. И машина была?
ВИКТОРИЯ. Служебная. Папа был знаменитый командир… Поэтому у меня и имя такое: Виктория – Победа. Мы катались на поляне у пруда. Представляешь, высокие-высокие сосны, в траве шишки… И девочка за рулем. Ножки толстые! Небо темно-синее, облака белые, как пена, когда папа брился. И дачники загорают у пруда на голубом песочке.
СЕМЕН. На желтом?
ВИКТОРИЯ. На голубом. Я, маленькая, говорила «голубой песочек», так у нас с папой и осталось. И моя доченька будет говорить «голубой песочек».
СЕМЕН. Как же ты оказалась в детском доме?
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Ответь. Ответь ему.
ВИКТОРИЯ. Мама умерла, когда мне было два года, а папа погиб на войне.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Врет. По некоторым причинам отец её до войны не дожил. А ты слюни распустил!
ВИКТОРИЯ. Папа говорил: «Когда самое плохое позади, остается только хорошее». Поэтому мне теперь всегда везет. Когда наш детдом эвакуировали в Нижнеуральск, поезд попал под бомбежку. Соседний вагон сгорел, а я только месяц в лазарете провела – и как огурчик! Потом ужасно голодали, а я выжила. И наконец, месяц назад главный сюрприз! Рассказать?
СЕМЕН. Расскажи… (Сунул палец в дырку на локотке её платья.)
ВИКТОРИЯ. У меня нет фотографии папы и мамы. Но у меня прекрасная зрительная память. Мама на фотографии была поразительная красавица: брюнетка с белой-белой кожей и светлые глаза. А я, дура, сравнивала себя с мамой и всегда считала себя несчастной уродкой, гадким утенком. И вдруг месяц назад я поняла, что выросла и стала очень похожа на маму, просто повторение мамы! Знаешь, как я это поняла?
СЕМЕН. Как?
ВИКТОРИЯ. Представь себе, на торжественной линейке!..
Семен в канцелярских мелочах на столе обнаружил иголку с ниткой и стал зашивать дырку.
Я же на сборах стою у всех на виду. Мне сдают рапорт. И мне всегда было так стыдно, а тут Лидия Ивановна сказала удивительно душевную речь, и все так закричали «ура», что чуть потолок не упал, а потом забил барабан, затрубил горн и мои пионеры замаршировали – все в ногу, и я подумала: такая у нас жутковатенькая школа, но вот же чудо – все думают одинаково: и учителя и ученики, все знают, что в жизни самое главное. И улыбнулась. И почувствовала, что у меня какая-то особенная улыбка. Я просто сверкнула. Я в это мгновение стала как мама, раз в сто лет красавица. Звезда. Не веришь? Ты можешь сегодня же в этом убедиться. У нас же сегодня торжественная линейка. Мы готовимся к Дню Красной Армии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
ВИКТОРИЯ. Вот оно что: тебе просто некуда деваться, бедненький мой.
СЕМЕН. Вика, не надо так! Мы же люди! Надо же по-человечески разговаривать!
ВИКТОРИЯ. Ну разговаривай.
СЕМЕН. Мы должны определить наши отношения.
ВИКТОРИЯ (смеется) . Зачем? Никто не знает, что ты здесь был. Ты свободен как птица. Лети!
СЕМЕН. Куда я теперь полечу? Когда я знаю, что мы наделали?!
ВИКТОРИЯ. Но ты же ни в чем не виноват!
СЕМЕН. Я виноват, один я. Потому что я плохо про тебя подумал. Вика. И за это я наказан. И готов отвечать. Короче говоря, если надо, я готов жениться.
ВИКТОРИЯ. Спасибо, миленький, но я не собираюсь выходить за тебя замуж.
СЕМЕН. Тогда зачем ты это сделала?!
ВИКТОРИЯ. А ты не понял? Чтобы родить ребеночка. Боже мой! Забыла про раскладушку… (Метнулась в каморку, присела перед раскладушкой и принялась торопливо выдергивать гвоздики из холста, сорванного с каркаса.)
СЕМЕН. Я надеюсь, ты, как всегда, шутишь?
ВИКТОРИЯ. Нет, теперь я не шучу. Ты мне не мешай. Мне надо скоренько привести всё в порядок. Сегодня же сбор дружины. Надо еще платье погладить. Вдруг Лидия Ивановна зайдет? Нельзя, чтоб она видела эту подлую раскладушку! Она такая наблюдательная… Смешно, я всё вычислила, а попадусь на ерунде…
СЕМЕН. Что ты вычислила?
ВИКТОРИЯ. Все-все. Как Раскольников, перед тем как убить старушку. Только у меня наоборот. Ты читал «Преступление и наказание»?
СЕМЕН. Кончай дурака валять! Что ты задумала?
ВИКТОРИЯ. Я же тебе сказала: у меня план. Я Анюту нашла – раз, она меня сводила на танцы – два, познакомились – три, потом… четыре.
СЕМЕН (ужаснулся) . Тоже по плану?
ВИКТОРИЯ. Конечно. Поэтому ты можешь совершенно не волноваться. Теперь пять – буду шить приданое. Но нельзя, чтобы Лидия Ивановна что-нибудь сейчас заметила. Она сразу начнет искать виновника. А разве ты в чем виноват? Когда они увидят через несколько месяцев – тебя уже ищи-свищи…
СЕМЕН. Что увидят?
ВИКТОРИЯ. Животик.
СЕМЕН. Ты это всерьез?!
ВИКТОРИЯ. Честное пионерское!
СЕМЕН. И я тебе только для этого нужен был?
ВИКТОРИЯ (трудясь над раскладушкой) . Ну, я же тебя тогда не знала…
СЕМЕН (в ужасе) . Значит, на моем месте мог быть другой? Ну конечно… Ведь я привел для тебя боцмана!
ВИКТОРИЯ. Дался тебе этот боцман. Сенечка, у меня полчаса на то, чтобы замести следы. Раз ты всё равно здесь, почини раскладушку. Это в твоих интересах. Ну что ты стоишь? Скорей!
СЕМЕН. Молоток дай.
ВИКТОРИЯ. Есть молоток!.. (Сбегала в ботанический кабинет и вернулась с уже знакомым глазом.) . Держи!
СЕМЕН (отшатнулся) . Убери его.
ВИКТОРИЯ. Почему? Я им уже табуретку чинила. Видишь – ни царапинки. Он как железный. Другого нет.
СЕМЕН. Этого нельзя делать.
ВИКТОРИЯ. Почему?
СЕМЕН. Потому что это часть человека! А человек – это!..
ВИКТОРИЯ. Человек очень прочная вещь, Сенечка. Гляди!.. (Вбила глазом гвоздь.) На.
СЕМЕН. Не буду!
ВИКТОРИЯ. Тогда ты платье погладишь, а я сама починю. За мной!
Сцена двенадцатая
Виктория побежала в ботанический кабинет. Семен поплелся за ней.
ВИКТОРИЯ (включила утюг, разделась перед носом у Семена с физкультурной простотой и вручила ему платье) . Ну, скоренько-скоренько!
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Полундра! Спасайся кто может!
СЕМЕН. А если у тебя ничего не получилось с одного раза?
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Не надейся. Получилось.
ВИКТОРИЯ. Сеня, ты меня не знаешь! (Убежала в свою каморку и застучала глазом по раскладушке.) Ты не представляешь, какая я везучая. У меня всё получается. Единственно, что не получается, – никак не могу в школе навести порядок. Все, что я ночью отмываю, за день приходит в плачевное состояние. Но за летние каникулы я её преображу. Моя доченька будет жить во дворце. Я сама сделаю ремонт.
СЕМЕН. Во всей школе?
ВИКТОРИЯ. Конечно. Ты гладишь?
СЕМЕН. Глажу. (Нетвердой рукой повел утюг по ткани.)
ВИКТОРИЯ. Паркет будет блестеть как зеркало.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Она некрасивая и нескромная. А Анюта симпатичная и невинная. И ты ей изменил, подлец.
ВИКТОРИЯ. Сенечка, ты не представляешь себе, на что способна женщина, когда у нее есть идея. Я не помню свою мамочку, но папа рассказывал, что у нее была идея чистоты. Я вся в нее. Она каждый день натирала полы, а комнат у нас было три.
СЕМЕН. Сколько?
ВИКТОРИЯ. Три, Сенечка. Мы жили в Москве, в отдельной квартире. Столовая была величиной с ботанический кабинет.
СЕМЕН. Так не бывает.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Бывает.
ВИКТОРИЯ. Мама каждый день натирала полы и мыла кухню. А зимой ездила бороться с грязью на дачу, даже когда мы там не жили! У меня, как у мамы, обостренное чувство дома.
СЕМЕН. У вас и дача была?
ВИКТОРИЯ. Ага. В Кратове, под Москвой, деревянная, вся резная. А ты не веришь, что я везучая. У меня было золотое детство! Когда мне было десять лет, папа разрешил мне самой рулить. Я сидела у него на коленях и крутила баранку…
СЕМЕН. И машина была?
ВИКТОРИЯ. Служебная. Папа был знаменитый командир… Поэтому у меня и имя такое: Виктория – Победа. Мы катались на поляне у пруда. Представляешь, высокие-высокие сосны, в траве шишки… И девочка за рулем. Ножки толстые! Небо темно-синее, облака белые, как пена, когда папа брился. И дачники загорают у пруда на голубом песочке.
СЕМЕН. На желтом?
ВИКТОРИЯ. На голубом. Я, маленькая, говорила «голубой песочек», так у нас с папой и осталось. И моя доченька будет говорить «голубой песочек».
СЕМЕН. Как же ты оказалась в детском доме?
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Ответь. Ответь ему.
ВИКТОРИЯ. Мама умерла, когда мне было два года, а папа погиб на войне.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Врет. По некоторым причинам отец её до войны не дожил. А ты слюни распустил!
ВИКТОРИЯ. Папа говорил: «Когда самое плохое позади, остается только хорошее». Поэтому мне теперь всегда везет. Когда наш детдом эвакуировали в Нижнеуральск, поезд попал под бомбежку. Соседний вагон сгорел, а я только месяц в лазарете провела – и как огурчик! Потом ужасно голодали, а я выжила. И наконец, месяц назад главный сюрприз! Рассказать?
СЕМЕН. Расскажи… (Сунул палец в дырку на локотке её платья.)
ВИКТОРИЯ. У меня нет фотографии папы и мамы. Но у меня прекрасная зрительная память. Мама на фотографии была поразительная красавица: брюнетка с белой-белой кожей и светлые глаза. А я, дура, сравнивала себя с мамой и всегда считала себя несчастной уродкой, гадким утенком. И вдруг месяц назад я поняла, что выросла и стала очень похожа на маму, просто повторение мамы! Знаешь, как я это поняла?
СЕМЕН. Как?
ВИКТОРИЯ. Представь себе, на торжественной линейке!..
Семен в канцелярских мелочах на столе обнаружил иголку с ниткой и стал зашивать дырку.
Я же на сборах стою у всех на виду. Мне сдают рапорт. И мне всегда было так стыдно, а тут Лидия Ивановна сказала удивительно душевную речь, и все так закричали «ура», что чуть потолок не упал, а потом забил барабан, затрубил горн и мои пионеры замаршировали – все в ногу, и я подумала: такая у нас жутковатенькая школа, но вот же чудо – все думают одинаково: и учителя и ученики, все знают, что в жизни самое главное. И улыбнулась. И почувствовала, что у меня какая-то особенная улыбка. Я просто сверкнула. Я в это мгновение стала как мама, раз в сто лет красавица. Звезда. Не веришь? Ты можешь сегодня же в этом убедиться. У нас же сегодня торжественная линейка. Мы готовимся к Дню Красной Армии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11