Боже Вседержителю! устрой убо ему милость Твою в раи, и постави его в животе вечнем".
Этим оканчивается рукописание на хартиях, на которых писали сыновья Симеона, бывшие очевидцами событий в аду. Рукопись, которую они дали еврейским архиереям, заключалась следующим заявлением:
"Сия убо суть священная и божественная таинства, яже мы, Кариин и Лектий и вси сущии тамо видехом; прочее же возбрани нам возвещати (прочего же что еще видели, мы открыть не можем), якоже яви нам архангел Михаил, повелевый намо идти с братиею нашею во Иерусалим". Егда же сконча кийждо писати сия, вдаде Карии писанное Анне, Каиафе и Гамалии, Лектий же Никодиму и Иосифу, и внезапу преобразистася пред ними, и беста бела яко снег, и невидима беста. Писание же обою равно бе, и неразличествова ни в едином словеси. Тогда весь сонм Иудейский, видев сие, дивися, и глагола друг ко другу: во истину Сын Божий есть, сотворивый сия. И изыдоша от сонмища, плачуще и бияще перси своя, и отъидоша во свояси. Иосиф же и Никодим возвестиста Игемону вся бывшая и написа сия Пилат и положи в кивоте".
Вот почему на некоторых старых лубочных изображениях "суда" вместе с "старейшинами иудейскими" сидит Пилат в епанче, в узких штанцах в обтяжку и в шляпе с пером вроде атаманской. Там же обозначается какой-то сундучок, в котором повидимому нет никакого смысла, если не знать, что он спрятан в "кивоте".
X
"Вниде Пилат в церковь и собрав архиереи и книжники, повеле заключить двери и глагола: увидев, яко имаше книгохранительницу церковную, сего ради заклинаю вы Богом отец ваших, не сокройте правды от мене, рцыте ми, еда-ли в писании обретаете, яко Иисус, его же распясте, Сын Божий бе? Тогда повелеста Анна и Каиафа изыти из церкве всем, и заключивше двери, рекоста Пилату: едга распяхом Иисуса, не ведехом его Сына Божия быти, мняще яко волхвовании знамения творяше. Таже по смерти его поискахом о еже содела; и обретохом свидетелей мнозех от колена нашего, иже видеша его жива по страдании и смерти; и сами видехом двою свидетелю, их же воскреси Иисус от мертвых. Тии бо возвестиша нам дивная чудеса, яко сотвори Иисус во аде; обычай же имамы на всяко лето искати от писаний свидетельства Божия, и обретохом в первой книзе толкований, яко глагола архангел третьему сыну Адама, яко по пяти тысящах и пятистах летех, имать приити с небесе взлюбленный сын Божий Христос; и разумехом, яко той есть Бог Израилев".
Таким образом даже и для помещения Пилата сидящим в собрании с архиереями и старейшинами иудейскими есть письменное основание, к которому первые компановщики иконы "суда" и "сошествия", конечно, отнеслись с полным доверием и критиковать его не могли, да вероятно, и не желали.
Сюжет этот как вошел в иконописный "подлинник", так и стал воспроизводиться, и почитался до церковной реформы за "правильное". После реформы, когда старое стали почитать за неправильное, новые "фрязьские мастера" начали писать икону "Воскресенья" иначе.
Апокриф же этот, из которого сделаны выписки, объясняющие кажущуюся произвольность фантазии русских иконописцев, весьма многим из простолюдинов известен, и вот что я, например, помню о распространении его во время всеобщего безграмотства среди самых темных, крепостных крестьян в Орловской губернии.
В селе Добрыни, где я проводил детство, был диакон на дьячковской вакансии. Он получил свое скромное место в приданое за женою, бывшею дочерью униатского попа или распопа, по имени Фока. Отец Фока был "из непокорных униатов". Впрочем, все данные для истории Фоки у нас ограничивались тем, что он "с митрополитом Семашкой был в школе товарищ и вместе с ним на православие подписался, но не захотел "долгих кос носить", и так заспорил, что сказал: "я тебя переживу". Семашко же будто отвечал Фоке: "а я тебя на высыл представлю". Каждый и начал доказывать друг другу то, чем грозился. Семашко удалил Фоку с места и "представил на высыл", а Фока пошел его "переживать". Высыл Фоке вышел из Виленской губернии в Орловскую, где о ту пору был архиерей из южных уроженцев, - нерасположенный к Антонию Семашке. Это стечение обстоятельств послужило в пользу Фоке: архиерей узнал о бедственном положении голодавшего "недоверка" - и "предоставил одной из его дочерей дьяческую ваканцию в селе". Но этим еще владыка орловский не окончил свою укоризну Семашке, а взял да и произвел Фокина зятя из дьячков в дьяконы. Сам же Фока как-то совсем отпал духовного чина, ходил в "сурдуте" и обучал латинскому языку и другим наукам детей у нашего предводителя, а потом оставался у него "вольным секретарем". Что касается духовных прав отца Фоки, то никто не знал, как на этот счет располагать о нем. Приходские батюшки не отчисляли Фоку ни к приказным, ни к благородным, но в отличие от себя называли его "распопом", а мужики, слышавшие, что он "униат" - без дурной мысли именовали его "тунеядом".
У Фоки была изрядная библиотека, в которой находилось много книг почаевской и гродненской славянских типографий и несколько рукописей, извлечений и переводов, сделанных самим отцом Фокою.
Когда Фока умер и библиотека его перешла к его зятю диакону на дьяческой вакансии, - тот устроил литературное сокровище Фоки сообразно своему усмотрению, и только одну рукопись оставил себе "для душевной пользы", а польза заключалась в том, что в пасхальную ночь, когда дворяне, их дети, дворовые люди и мужики, боясь ночной темноты и распутицы, прибывали из деревень к церкви с вечера и в ожидании заутрени размещались по домам на поповке, - тогда каждый год в риге у диакона составлялось прелюбопытное чтение, за удовольствие слушать которое всякий "слухач" должен был дать три копейки на свечку.
Тут мы и получали о предстоящем часе воскресения Христова такие любопытные сведения, каких ни в каком другом месте не получишь. И вот зато теперь нам странно и смешно слышать, что чужестранцы толкуют, будто самая любимая икона русского народа "пишется по фантазии художника", а бывшие в ту пору в Париже писатели наши не нашлись это поправить. Пусть, однако же, хоть далее не думают так ошибочно наши просвещенные люди, которым не пришлось раньше узнать об этом.
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые - "Петербургская газета", 1894, 16 апреля.
В рассказе в цитации из апокрифа допущен ряд неточностей. Редакция оставляет текст в том виде, как он был напечатан. В церковнославянский текст в комментариях внесены исправления.
Стр. 344. "Строгановский подлинник". - Строгановская школа иконописи возникла на основе новгородской после переселения на север выходцев из Новгорода, в том числе богатых купцов Строгановых, сохранявших и развивавших ее традиции.
Аналой - особый столик с наклонной доской, на который кладут Евангелие, крест и иконы.
...гроб, какого не знали в Иудее в Христово время... - Древние евреи помещали мертвых в пещерах и заваливали пещеры камнями.
...держась синоптика, надо бы изображать, что ангел отваливает "камень у двери гроба". - Синоптическими называются первые три Евангелия - от Матфея, от Марка и от Луки, которые, в отличие от четвертого Евангелия - от Иоанна, близки между собой по плану и по содержанию, хотя каждое из них имеет свои существенные особенности. В данном случае имеется в виду апостол Матфей (синоптик): "... Ангел Господень... отвалил камень от двери гроба..." (XXVIII, 2).
1 2 3 4 5 6 7 8 9
Этим оканчивается рукописание на хартиях, на которых писали сыновья Симеона, бывшие очевидцами событий в аду. Рукопись, которую они дали еврейским архиереям, заключалась следующим заявлением:
"Сия убо суть священная и божественная таинства, яже мы, Кариин и Лектий и вси сущии тамо видехом; прочее же возбрани нам возвещати (прочего же что еще видели, мы открыть не можем), якоже яви нам архангел Михаил, повелевый намо идти с братиею нашею во Иерусалим". Егда же сконча кийждо писати сия, вдаде Карии писанное Анне, Каиафе и Гамалии, Лектий же Никодиму и Иосифу, и внезапу преобразистася пред ними, и беста бела яко снег, и невидима беста. Писание же обою равно бе, и неразличествова ни в едином словеси. Тогда весь сонм Иудейский, видев сие, дивися, и глагола друг ко другу: во истину Сын Божий есть, сотворивый сия. И изыдоша от сонмища, плачуще и бияще перси своя, и отъидоша во свояси. Иосиф же и Никодим возвестиста Игемону вся бывшая и написа сия Пилат и положи в кивоте".
Вот почему на некоторых старых лубочных изображениях "суда" вместе с "старейшинами иудейскими" сидит Пилат в епанче, в узких штанцах в обтяжку и в шляпе с пером вроде атаманской. Там же обозначается какой-то сундучок, в котором повидимому нет никакого смысла, если не знать, что он спрятан в "кивоте".
X
"Вниде Пилат в церковь и собрав архиереи и книжники, повеле заключить двери и глагола: увидев, яко имаше книгохранительницу церковную, сего ради заклинаю вы Богом отец ваших, не сокройте правды от мене, рцыте ми, еда-ли в писании обретаете, яко Иисус, его же распясте, Сын Божий бе? Тогда повелеста Анна и Каиафа изыти из церкве всем, и заключивше двери, рекоста Пилату: едга распяхом Иисуса, не ведехом его Сына Божия быти, мняще яко волхвовании знамения творяше. Таже по смерти его поискахом о еже содела; и обретохом свидетелей мнозех от колена нашего, иже видеша его жива по страдании и смерти; и сами видехом двою свидетелю, их же воскреси Иисус от мертвых. Тии бо возвестиша нам дивная чудеса, яко сотвори Иисус во аде; обычай же имамы на всяко лето искати от писаний свидетельства Божия, и обретохом в первой книзе толкований, яко глагола архангел третьему сыну Адама, яко по пяти тысящах и пятистах летех, имать приити с небесе взлюбленный сын Божий Христос; и разумехом, яко той есть Бог Израилев".
Таким образом даже и для помещения Пилата сидящим в собрании с архиереями и старейшинами иудейскими есть письменное основание, к которому первые компановщики иконы "суда" и "сошествия", конечно, отнеслись с полным доверием и критиковать его не могли, да вероятно, и не желали.
Сюжет этот как вошел в иконописный "подлинник", так и стал воспроизводиться, и почитался до церковной реформы за "правильное". После реформы, когда старое стали почитать за неправильное, новые "фрязьские мастера" начали писать икону "Воскресенья" иначе.
Апокриф же этот, из которого сделаны выписки, объясняющие кажущуюся произвольность фантазии русских иконописцев, весьма многим из простолюдинов известен, и вот что я, например, помню о распространении его во время всеобщего безграмотства среди самых темных, крепостных крестьян в Орловской губернии.
В селе Добрыни, где я проводил детство, был диакон на дьячковской вакансии. Он получил свое скромное место в приданое за женою, бывшею дочерью униатского попа или распопа, по имени Фока. Отец Фока был "из непокорных униатов". Впрочем, все данные для истории Фоки у нас ограничивались тем, что он "с митрополитом Семашкой был в школе товарищ и вместе с ним на православие подписался, но не захотел "долгих кос носить", и так заспорил, что сказал: "я тебя переживу". Семашко же будто отвечал Фоке: "а я тебя на высыл представлю". Каждый и начал доказывать друг другу то, чем грозился. Семашко удалил Фоку с места и "представил на высыл", а Фока пошел его "переживать". Высыл Фоке вышел из Виленской губернии в Орловскую, где о ту пору был архиерей из южных уроженцев, - нерасположенный к Антонию Семашке. Это стечение обстоятельств послужило в пользу Фоке: архиерей узнал о бедственном положении голодавшего "недоверка" - и "предоставил одной из его дочерей дьяческую ваканцию в селе". Но этим еще владыка орловский не окончил свою укоризну Семашке, а взял да и произвел Фокина зятя из дьячков в дьяконы. Сам же Фока как-то совсем отпал духовного чина, ходил в "сурдуте" и обучал латинскому языку и другим наукам детей у нашего предводителя, а потом оставался у него "вольным секретарем". Что касается духовных прав отца Фоки, то никто не знал, как на этот счет располагать о нем. Приходские батюшки не отчисляли Фоку ни к приказным, ни к благородным, но в отличие от себя называли его "распопом", а мужики, слышавшие, что он "униат" - без дурной мысли именовали его "тунеядом".
У Фоки была изрядная библиотека, в которой находилось много книг почаевской и гродненской славянских типографий и несколько рукописей, извлечений и переводов, сделанных самим отцом Фокою.
Когда Фока умер и библиотека его перешла к его зятю диакону на дьяческой вакансии, - тот устроил литературное сокровище Фоки сообразно своему усмотрению, и только одну рукопись оставил себе "для душевной пользы", а польза заключалась в том, что в пасхальную ночь, когда дворяне, их дети, дворовые люди и мужики, боясь ночной темноты и распутицы, прибывали из деревень к церкви с вечера и в ожидании заутрени размещались по домам на поповке, - тогда каждый год в риге у диакона составлялось прелюбопытное чтение, за удовольствие слушать которое всякий "слухач" должен был дать три копейки на свечку.
Тут мы и получали о предстоящем часе воскресения Христова такие любопытные сведения, каких ни в каком другом месте не получишь. И вот зато теперь нам странно и смешно слышать, что чужестранцы толкуют, будто самая любимая икона русского народа "пишется по фантазии художника", а бывшие в ту пору в Париже писатели наши не нашлись это поправить. Пусть, однако же, хоть далее не думают так ошибочно наши просвещенные люди, которым не пришлось раньше узнать об этом.
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые - "Петербургская газета", 1894, 16 апреля.
В рассказе в цитации из апокрифа допущен ряд неточностей. Редакция оставляет текст в том виде, как он был напечатан. В церковнославянский текст в комментариях внесены исправления.
Стр. 344. "Строгановский подлинник". - Строгановская школа иконописи возникла на основе новгородской после переселения на север выходцев из Новгорода, в том числе богатых купцов Строгановых, сохранявших и развивавших ее традиции.
Аналой - особый столик с наклонной доской, на который кладут Евангелие, крест и иконы.
...гроб, какого не знали в Иудее в Христово время... - Древние евреи помещали мертвых в пещерах и заваливали пещеры камнями.
...держась синоптика, надо бы изображать, что ангел отваливает "камень у двери гроба". - Синоптическими называются первые три Евангелия - от Матфея, от Марка и от Луки, которые, в отличие от четвертого Евангелия - от Иоанна, близки между собой по плану и по содержанию, хотя каждое из них имеет свои существенные особенности. В данном случае имеется в виду апостол Матфей (синоптик): "... Ангел Господень... отвалил камень от двери гроба..." (XXVIII, 2).
1 2 3 4 5 6 7 8 9