- Какой номер дома? - спросил я. Техник усмехнулся.
- Номер не нужен. Сам увидишь.
Я поблагодарил его и поехал прямо в техническую библиотеку. В
отраслевом каталоге, лежавшем в зале, я нашел Объединение электронных
предприятий. "Акц. общ. с огр. отв. - гласил каталог, - специализирующееся
по услугам в области прикладной электроники. Сдает в аренду почасово или
аккордно электронные вычислительные машины, машины, переводящие с языка на
язык, а также машины, перерабатывающие всевозможную, поддающуюся
математизации информацию".
Большая реклама, помещенная на другой странице, возвещала, что в
центральном здании объединения строится самая мощная электронная машина в
стране, которая может решать одновременно несколько задач. Кроме того, в
здании на площади Вильсона помещается семь электронных мозгов меньшего
размера, которые можно арендовать по стандартизованному ценнику. За три
года своей деятельности фирма решила 176000 задач из области атомных и
стратегических исследований, в которых было заинтересовано правительство,
а также банки, торговые и промышленные круги в стране и за рубежом. Кроме
того, фирма перевела с семи языков свыше 50000 научных книг по всем
отраслям знаний. Арендованный мозг остается собственностью фирмы, которая
гарантирует успех в случае, "когда решение проблемы вообще находится в
пределах возможного". Уже сейчас можно делать по телефону заказы на работу
самой большой установки. Пуск ее - дело ближайших месяцев, в настоящее
время она находится в стадии отладки.
Я записал все эти данные и покинул библиотеку в каком-то лихорадочном
состоянии. Я шел пешком в сторону площади Вильсона, натыкаясь на прохожих;
два или три раза меня чуть не переехал автомобиль.
Номер действительно оказался ненужным. Еще издали я разглядел здание
ОЭП, его одиннадцать этажей и три крыла, сверкающие вертикальными полосами
алюминия и стекла. На паркинге перед входом стояла армада автомобилей; за
ажурными воротами виднелся обширный газон с бьющим фонтаном, а дальше -
огромные стеклянные двери с каменными статуями по бокам. Я обошел здание
вокруг; за восточным крылом начиналась длинная узкая улица. Дальше на
протяжении нескольких сот метров тянулись заборы, я нашел ворота, в
которые непрерывно въезжали автомобили. Подошел к ним; за забором
простиралась обширная площадь. В глубине стояли приземистые бараки
гаражей, был слышен рокот моторов, заглушаемый по временам тарахтеньем
бетономешалок, работавших в стороне: груды кирпича, разбросанные листы
железа и трубы говорили о том, что здесь идут строительные работы. Над
бараками и лесами, со стороны площади Вильсона, вздымался сверкающий
массив одиннадцатиэтажного здания.
Оглушенный, словно во сне, я вышел на улицу. Некоторое время я бродил
по площади Вильсона, разглядывая огромные окна, в которых, несмотря на
дневное время, горел свет. Я прошел сквозь ряды автомобилей, стоявших на
паркинге, миновал наружные ворота и, обойдя газон с фонтаном, проследовал
через главный вход в мраморный вестибюль, огромный, как концертный зал. В
нем было пусто. Наверх вели лестницы, покрытые коврами, светящиеся
таблички информаторов указывали направления: между двумя лестницами
двигались скоростные лифты. По медным табличкам прыгали огоньки. Ко мне
подошел высокий швейцар в серой ливрее с серебряными галунами. Я сказал,
что хочу кое-что выяснить об одном из работников фирмы; швейцар провел
меня к небольшому бюро. Здесь за изящным стеклянным столиком сидел
вылощенный субъект, у которого я спросил, работает ли в фирме Харден. Он
слегка приподнял брови, улыбнулся, попросил подождать и, заглянув в
какой-то скоросшиватель, ответил, что у них действительно есть такой
сотрудник.
Я поблагодарил и вышел, еле держась на ногах. Лицо у меня горело; с
облегчением я вдохнул холодный воздух и приблизился к фонтану, бившему
посреди газона. Я стоял у фонтана, чувствуя, как на щеках и на лбу оседают
прохладные капельки, несомые ветром, и тут что-то заторможенное в моей
голове сдвинулось, и я понял, что, собственно говоря, знал все уже раньше,
только не мог разгадать. Я снова выбрался на улицу и побрел вдоль здания,
поглядывая вверх; и одновременно что-то во мне медленно, но непрерывно
падало, точно летело куда-то. Внезапно я заметил, что вместо
удовлетворения испытываю подавленность, чувствую себя просто несчастным,
словно случилось что-то ужасное.
Почему? Этого я не знал. Так вот для чего Харден явился ко мне
клянчить проволоку и просить о помощи, вот ради чего я работал по вечерам,
записывая адажио Горского, таскал в темноте аппарат, отвечал на странные
вопросы...
"О_н_ находится там, - подумал я, глядя на здание, сразу на всех
этажах, за всеми стеклами и за этой стеной". И внезапно мне показалось,
что здание смотрит на меня, вернее, из окон выглядывает нечто недвижимое,
громадное, притаившееся внутри. Чувство это сделалось столь сильным, что
хотелось кричать: "Люди! Как можете вы так спокойно ходить, заглядываться
на женщин, нести свои дурацкие портфели! Вы ничего не знаете! Ничего! " Я
зажмурился, сосчитал до десяти и вновь открыл глаза. Машины с визгом
остановились, полицейский переводил через улицу маленькую девочку с
голубой игрушечной коляской, подъехал роскошный "флитмастер", пожилой,
благоухающий одеколоном человек в черных очках вышел из машины и
направился в сторону главного входа.
"Видит ли он? Каким образом? " - размышлял я, и, непонятно почему, это
показалось мне тогда самым главным. Тут что-то кольнуло меня в сердце - я
вспомнил Хардена. "Подходящая парочка друзей! Какая гармония! А я -
круглый идиот! " Неожиданно вспомнилась проделка с металлом Вуда. С минуту
я испытывал злобное удовлетворение, потом - страх. Если он обнаружит, то
будет преследовать меня? Гнаться за мной? Каким образом?
Я бросился к станции метро, но когда обернулся и издалека еще раз
посмотрел на великолепное здание, у меня опустились руки. Я знал, что
ничего не могу сделать, каждый, к кому подойду, попросту высмеет меня,
примет за несмышленого щенка, у которого мутится в голове. Я уже слышал
голос Эггера: "Начитался разных сказок, и вот вам, пожалуйста... "
Потом спохватился, что после полудня надо зайти к Хардену. Постепенно
мною овладевала холодная ярость. Слова складывались в фразы - я скажу ему,
что презираю его, пригрожу, что если он осмелится вместе со своим "другом"
что-либо замышлять, строить какие-либо планы... - о чем, собственно, они
мечтали?
Я стоял перед входом в метро и не отрываясь смотрел на далекое
здание. Вспомнил швейцара в серой ливрее и выбритого чиновника, и внезапно
все показалось мне абсурдным, нереальным, невозможным. Я не мог выставить
себя на посмешище, поверив одинокому и несчастному от одиночества чудаку,
который создал воображаемый мир, какого-то всемогущего друга, рисовал по
ночам запутанные, бессмысленные схемы.
Но кто же в таком случае играл на трансформаторе адажио
Дален-Горского?
Ну хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15