Он говорил, что среди сынов человеческих никто не был выше него, и самым энергичным образом порицал фарисеев и книжников за то, что они не приняли его крещения, не последовали его проповеди.
Ученики Иисуса были верны этим взглядам своего учителя. Уважение к памяти Иоанна традиционно хранилось в первом поколении христиан. Его даже считали родственником Иисуса. Еще позднее крещение стали рассматривать как первый факт и необходимое предисловие ко всей евангельской истории. Чтобы найти оправдание миссии сына Иосифова, в авторитетном свидетельстве рассказывалось, что Иоанн с первого взгляда провозгласил Иисуса Мессией, признал себя не только ниже него, но и «недостойным развязать ремень у обуви его», и даже сначала отказался крестить его, утверждая, что он сам должен получить крещение от Иисуса. Все это чистое преувеличение, достаточно опровергаемое уже теми сомнениями Иоанна, которые побудили его в последние дни его жизни отправить посольство к Иисусу. Но в более широком смысле Иоанн остался в христианской легенде тем, кем он был на самом деле, – именно суровым подготовителем, скорбным проповедником раскаяния перед радостью пришествия жениха, пророком, возвестившим Царствие Божие и умершим, не увидев его. Этот гигант начальной эпохи христианства, постник, питавшийся акридами и диким медом, этот суровый каратель неправды был полынью, приготовившей уста к вкушению сладости Царствия Божия. Обезглавленный Иродиадой, он открыл собой христианский мартиролог; и первый он был свидетелем мира, обновленного сознанием. Люди суеты, имевшие в его лице своего истинного врага, не могли допустить, чтобы он был жив; обезображенный труп его, простертый на пороге христианства, наметил кровавую дорогу, по которой после него пришлось идти стольким другим мученикам.
Со смертью Иоанна не исчезла, однако, его школа. Она просуществовала некоторое время отдельно от школы Иисуса и сначала в добром согласии с нею. И еще много лет после смерти обоих учителей было в ходу крещение Иоанново.
Первые выступления в Иерусалиме
Почти каждый год Иисус отправлялся в Иерусалим на праздник Пасхи. Подробности каждого путешествия мало известны, так как синоптики не говорят об этом, а сведения четвертого Евангелия на данную тему весьма туманны. По-видимому, к 31 году и, несомненно, ко времени после смерти Иоанна относится имеющее наибольшую важность пребывание Иисуса в столице. Ему сопровождали многие ученики. Хотя Иисус не придавал большого значения паломничеству (с которым он еще не порвал окончательно), но соглашался на него, не желая оскорбить общественного мнения иудеев. Кроме того, эти паломничества имели существенное значение для его намерений; дело в том, что он уже понимал, что для того чтобы играть первостепенную роль, ему необходимо уйти из Галилеи и атаковать иудаизм в его цитадели – в Иерусалиме.
Маленькая галилейская община была здесь совершенно беспочвенной. В то время Иерусалим представлял собой почти то же, что и теперь, а именно – город педантизма, споров, ненавистничества и умственного ничтожества. Фанатизм был там крайне обострен; религиозные бунты вспыхивали чуть ли не ежедневно. У кормила власти стояли фарисеи; единственным занятием было изучение Закона, доведенное до самых ничтожных мелочей, до самой чистейшей казуистики. Этот исключительно теологический и канонический культ совершенно не содействовал развитию умственных способностей. Совершилось нечто аналогичное бесплодным учениям мусульманских факиров, пустым учениям, которые вертятся вокруг мечети и ведут только к напрасной трате времени и сил на простую диалектику без всякой пользы для умственной дисциплины. Весьма сухое теологическое образование современного духовенства не может дать никакого представления об этом, потому что эпоха Возрождения внесла во все (даже самые непокорные) системы преподавания долю литературности и методы, которые заставили даже схоластику принять более или менее гуманитарную окраску. Наука иудейского ученого, софора или книжника, была чисто варварской, безусловно абсурдной и лишенной всякого морального элемента. В довершение несчастья она внушала смешную гордость тому, кто затратил силы на усвоение ее. Гордый мнимым знанием, которое стоило ему стольких трудов, иудейский книжник относился с тем же пренебрежением к греческой культуре, с каким современный мусульманский ученый относится к европейской цивилизации, а католический теолог старой школы – к познаниям светских людей. Отличительное свойство этих схоластических культур заключается в том, что они преграждают уму доступ ко всему изящному, воспитывают уважение только к ребяческим трудностям, на которые ушла вся жизнь и на которые создается взгляд как на природное занятие людей, сделавших себе из важности профессию.
Этот ужасный мир не мог не тяготить чуткую душу прямолинейных чад севера Палестины. Презрение жителей Иерусалима к галилеянам усиливало этот раскол. В прекрасном храме, предмете всех их мечтаний, они по большей части встречали только оскорбления. Стих из псалма паломников: «Я предпочел лучше быть у порога дома Божия», казалось, был написан специально для них. Священник презрительно усмехался, глядя на их наивную веру, точно так же, как некогда духовенство в Италии, освоившись совершенно со святыней, относилось холодно и почти с насмешкой к горячей вере прибывшего издалека паломника. Галилеяне говорили на довольно испорченном местном наречии, произношение у них было неправильное, они смешивали различные придыхания, что вызывало весьма смешные недоразумения. В вопросах веры их считали невеждами и недостаточно правоверными, так что выражение «глуп, как галилеянин» сделалось пословицей. Полагали (и не без основания), что в них мало чистой еврейской крови, и считали установленным, что пророк не может быть родом из Галилеи. Для поддержания в себе надежд бедным галилеянам, отодвинутым на самые границы, почти за пределы иудаизма, остался только один довольно плохо истолкованный текст из книги св. пророка Исайи: «Земля Завулонова и земля Неффалимова, на приморской дороге, Галилея языческая! Народ, блуждавший во тьме, увидел яркий свет; взошло солнце и для находившихся во мраке». Репутация родного города Иисуса была особенно плоха. Говорят, что фраза «Из Назарета что может быть доброе?» была народной поговоркой.
Необыкновенная унылость природы в окрестностях Иерусалима должна была увеличивать нелюбовь к нему Иисуса. Долины там безводны, почва суха и камениста. И только когда взгляд падает на долину Мертвого моря, вид представляет нечто поразительное; в остальных местах он чрезвычайно однообразен. И лишь один холм Мицпа со связанными с ним воспоминаниями из древней истории Израиля привлекает взгляд наблюдателя. Во времена Иисуса город имел почти такую же архитектуру, как и теперь. В нем не было древних монументов, так как до царствования Асмонеев иудеи оставались чуждыми почти всякого искусства; Иоанн Гиркан начал украшать Иерусалим, а Ирод Великий сделал город великолепным. Иродовы сооружения соперничают с самыми законченными постройками античного мира своей грандиозностью, совершенством выполнения и красотой материалов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Ученики Иисуса были верны этим взглядам своего учителя. Уважение к памяти Иоанна традиционно хранилось в первом поколении христиан. Его даже считали родственником Иисуса. Еще позднее крещение стали рассматривать как первый факт и необходимое предисловие ко всей евангельской истории. Чтобы найти оправдание миссии сына Иосифова, в авторитетном свидетельстве рассказывалось, что Иоанн с первого взгляда провозгласил Иисуса Мессией, признал себя не только ниже него, но и «недостойным развязать ремень у обуви его», и даже сначала отказался крестить его, утверждая, что он сам должен получить крещение от Иисуса. Все это чистое преувеличение, достаточно опровергаемое уже теми сомнениями Иоанна, которые побудили его в последние дни его жизни отправить посольство к Иисусу. Но в более широком смысле Иоанн остался в христианской легенде тем, кем он был на самом деле, – именно суровым подготовителем, скорбным проповедником раскаяния перед радостью пришествия жениха, пророком, возвестившим Царствие Божие и умершим, не увидев его. Этот гигант начальной эпохи христианства, постник, питавшийся акридами и диким медом, этот суровый каратель неправды был полынью, приготовившей уста к вкушению сладости Царствия Божия. Обезглавленный Иродиадой, он открыл собой христианский мартиролог; и первый он был свидетелем мира, обновленного сознанием. Люди суеты, имевшие в его лице своего истинного врага, не могли допустить, чтобы он был жив; обезображенный труп его, простертый на пороге христианства, наметил кровавую дорогу, по которой после него пришлось идти стольким другим мученикам.
Со смертью Иоанна не исчезла, однако, его школа. Она просуществовала некоторое время отдельно от школы Иисуса и сначала в добром согласии с нею. И еще много лет после смерти обоих учителей было в ходу крещение Иоанново.
Первые выступления в Иерусалиме
Почти каждый год Иисус отправлялся в Иерусалим на праздник Пасхи. Подробности каждого путешествия мало известны, так как синоптики не говорят об этом, а сведения четвертого Евангелия на данную тему весьма туманны. По-видимому, к 31 году и, несомненно, ко времени после смерти Иоанна относится имеющее наибольшую важность пребывание Иисуса в столице. Ему сопровождали многие ученики. Хотя Иисус не придавал большого значения паломничеству (с которым он еще не порвал окончательно), но соглашался на него, не желая оскорбить общественного мнения иудеев. Кроме того, эти паломничества имели существенное значение для его намерений; дело в том, что он уже понимал, что для того чтобы играть первостепенную роль, ему необходимо уйти из Галилеи и атаковать иудаизм в его цитадели – в Иерусалиме.
Маленькая галилейская община была здесь совершенно беспочвенной. В то время Иерусалим представлял собой почти то же, что и теперь, а именно – город педантизма, споров, ненавистничества и умственного ничтожества. Фанатизм был там крайне обострен; религиозные бунты вспыхивали чуть ли не ежедневно. У кормила власти стояли фарисеи; единственным занятием было изучение Закона, доведенное до самых ничтожных мелочей, до самой чистейшей казуистики. Этот исключительно теологический и канонический культ совершенно не содействовал развитию умственных способностей. Совершилось нечто аналогичное бесплодным учениям мусульманских факиров, пустым учениям, которые вертятся вокруг мечети и ведут только к напрасной трате времени и сил на простую диалектику без всякой пользы для умственной дисциплины. Весьма сухое теологическое образование современного духовенства не может дать никакого представления об этом, потому что эпоха Возрождения внесла во все (даже самые непокорные) системы преподавания долю литературности и методы, которые заставили даже схоластику принять более или менее гуманитарную окраску. Наука иудейского ученого, софора или книжника, была чисто варварской, безусловно абсурдной и лишенной всякого морального элемента. В довершение несчастья она внушала смешную гордость тому, кто затратил силы на усвоение ее. Гордый мнимым знанием, которое стоило ему стольких трудов, иудейский книжник относился с тем же пренебрежением к греческой культуре, с каким современный мусульманский ученый относится к европейской цивилизации, а католический теолог старой школы – к познаниям светских людей. Отличительное свойство этих схоластических культур заключается в том, что они преграждают уму доступ ко всему изящному, воспитывают уважение только к ребяческим трудностям, на которые ушла вся жизнь и на которые создается взгляд как на природное занятие людей, сделавших себе из важности профессию.
Этот ужасный мир не мог не тяготить чуткую душу прямолинейных чад севера Палестины. Презрение жителей Иерусалима к галилеянам усиливало этот раскол. В прекрасном храме, предмете всех их мечтаний, они по большей части встречали только оскорбления. Стих из псалма паломников: «Я предпочел лучше быть у порога дома Божия», казалось, был написан специально для них. Священник презрительно усмехался, глядя на их наивную веру, точно так же, как некогда духовенство в Италии, освоившись совершенно со святыней, относилось холодно и почти с насмешкой к горячей вере прибывшего издалека паломника. Галилеяне говорили на довольно испорченном местном наречии, произношение у них было неправильное, они смешивали различные придыхания, что вызывало весьма смешные недоразумения. В вопросах веры их считали невеждами и недостаточно правоверными, так что выражение «глуп, как галилеянин» сделалось пословицей. Полагали (и не без основания), что в них мало чистой еврейской крови, и считали установленным, что пророк не может быть родом из Галилеи. Для поддержания в себе надежд бедным галилеянам, отодвинутым на самые границы, почти за пределы иудаизма, остался только один довольно плохо истолкованный текст из книги св. пророка Исайи: «Земля Завулонова и земля Неффалимова, на приморской дороге, Галилея языческая! Народ, блуждавший во тьме, увидел яркий свет; взошло солнце и для находившихся во мраке». Репутация родного города Иисуса была особенно плоха. Говорят, что фраза «Из Назарета что может быть доброе?» была народной поговоркой.
Необыкновенная унылость природы в окрестностях Иерусалима должна была увеличивать нелюбовь к нему Иисуса. Долины там безводны, почва суха и камениста. И только когда взгляд падает на долину Мертвого моря, вид представляет нечто поразительное; в остальных местах он чрезвычайно однообразен. И лишь один холм Мицпа со связанными с ним воспоминаниями из древней истории Израиля привлекает взгляд наблюдателя. Во времена Иисуса город имел почти такую же архитектуру, как и теперь. В нем не было древних монументов, так как до царствования Асмонеев иудеи оставались чуждыми почти всякого искусства; Иоанн Гиркан начал украшать Иерусалим, а Ирод Великий сделал город великолепным. Иродовы сооружения соперничают с самыми законченными постройками античного мира своей грандиозностью, совершенством выполнения и красотой материалов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31