После смерти писателя они громче всех заговорили о своих правах – духовных наследников Гоголя. Об этих-то «наследниках» превосходно сказал И. С. Тургенев в письме к Е. М. Феоктистову от 26 февраля 1852 года: «Вы мне говорите о поведении друзей Гоголя. Воображаю себе, сколько дрянных самолюбий станут вбираться в его могилу, и примутся кричать петухами, и вытягивать свои головки – посмотрите, дескать, на нас, люди честные, как мы отлично горюем и как мы умны и чувствительны – бог с ними… Когда молния разбивает дуб, кто думает о том, что на его пне вырастут грибы – нам жаль его силы, его тени…» (наст. изд., стр. 542).
После смерти Гоголя идейная борьба вокруг его наследия продолжалась не только в области критики. Ее участниками стали и мемуаристы.
В первую годовщину со дня смерти Гоголя С. Т. Аксаков обратился со страниц «Московских ведомостей» ко всем друзьям и знакомым писателя с предложением записать «для памяти историю своего с ним знакомства»[]. Обращение Аксакова вызвало немало откликов. В журналах и газетах стали появляться «воспоминания», «заметки», «черты для биографии», «голоса из провинции» и проч. Неведомые авторы этих сочинений торопились поведать о своем знакомстве и встречах с прославленным русским писателем. Значительная часть этой «мемуарной» литературы представляла собой беззастенчивую фальсификацию. В качестве «мемуаристов» порой выступали лица, не имевшие решительно никакого отношения к Гоголю.
Достаточно, например, сказать, что в роли «мемуариста» выступил даже Булгарин. В 1854 году на страницах «Северной пчелы» он неожиданно предался воспоминаниям о своих встречах с Гоголем. Он писал, будто бы Гоголь в конце 1829 или начале 1830 года, отчаявшись найти в Петербурге службу, обратился к нему, Булгарину… за помощью. Эта подлая легенда имела своей целью скомпрометировать Гоголя в глазах передовой, демократической России. Провокационный характер «воспоминаний» Булгарина не мог вызвать ни малейших сомнений. Однакоже находились критики и литературоведы, которые пытались их использовать в качестве источника для биографии Гоголя…
Среди мемуаров, появившихся в первые годы после смерти Гоголя, имелись и ценные материалы. Можно, например, отметить воспоминания Н. И. Иваницкого, М. Н. Лонгинова. А. Т. Тарасенкова. В 1856 году П. Кулиш выпустил двухтомные «Записки о жизни Гоголя». В них было опубликовано более десятка неизвестных дотоле мемуарных свидетельств современников (Ф. В. Чижова, А. О. Смирновой, Н. Д. Мизко, М. А. Максимовича и др.). Они содержали в себе интересные для гоголевской биографии факты.
При всей ценности этих воспоминаний они, однако, недостаточно раскрывали все многообразие противоречивого, сложного духовного облика писателя. Внимание мемуаристов было сосредоточено главным образом на воспроизведении сугубо бытовых, второстепенных подробностей жизни Гоголя. И на это вскоре обратил внимание Чернышевский. Осенью 1857 года в статье о «Сочинениях и письмах Н. В. Гоголя», изданных П. А. Кулишом, Чернышевский писал: «Воспоминаний о Гоголе напечатано довольно много, но все они объясняют только второстепенные черты в многосложном и чрезвычайно оригинальном характере гениального писателя» (наст. изд., стр. 558).
Следует заметить, что в большей или меньшей степени этот существенный недостаток свойственен многим мемуарам о Гоголе, далеко, впрочем, неравноценным – ни с точки зрения степени своей достоверности, ни по значению содержащегося в них материала.
Часть мемуаров принадлежит людям, находившимся в случайном, непродолжительном соприкосновении с Гоголем. Естественно, эти воспоминания почти не выходят за пределы частных, разрозненных наблюдений (А. П. Стороженко, А. Д. Галахов, Д. М. Погодин и др.). В других мемуарах значительные и достоверные факты, сообщаемые о писателе, соседствуют с мелкими и малоправдоподобными. Вот почему использование мемуаров в качестве историко-биографического источника требует осторожности и сопряжено с необходимостью их тщательной, критической проверки.
Далеко не все периоды жизни Гоголя одинаково обстоятельно освещены в мемуарах. Если бы только по ним надо было написать биографию писателя – в ней оказалось бы много зияющих пробелов.
Неполно отражены в мемуарной литературе юношеские годы Гоголя, период его пребывания в Нежинской гимназии высших наук. Имеется ряд интересных, но очень кратких рассказов нежинских «однокорытников» Гоголя (Г. И. Высоцкого, Н. Я. Прокоповича, К. М. Базили, А. С. Данилевского), записанных с их слов Кулишом[] и позднее В. Шенроком[]. В этом же ряду следует назвать помещаемые в настоящем издании воспоминания Т. Г. Пащенко. Некоторые детали находим в мемуарной заметке Л. Мацевича, написанной со слов Н. Ю. Артынова[].
Известны мемуары еще одного «нежинца» – В. И. Любич-Романовича, дошедшие до нас в записях М. Шевлякова[] и С. И. Глебова[]. Однако свидетельство этого школьного товарища Гоголя, впоследствии малоудачливого реакционного поэта, обесценивается содержащимися в нем грубыми фактическими ошибками и явно враждебными по отношению к Гоголю выпадами. То же самое надо сказать и в отношении известных в свое время воспоминаний преподавателя гимназии И. Г. Кулжинского[] и надзирателя Периона[].
Эти мемуаристы представляют образ Гоголя-гимназиста крайне поверхностно. Он изображается то беззаботным весельчаком, озорным, чудаковатым, то скрытным и ушедшим в себя человеком, живущим обособленно от интересов большинства его школьных сверстников, мало интересующимся преподаваемыми науками и т. д. Преподаватель латинского языка, туповатый и ограниченный педант И. Г. Кулжинский, недовольный успехами Гоголя по его предмету, вспоминал впоследствии: «Это был талант, неузнанный школою, и ежели правду сказать, не хотевший или не умевший признаться школе».
В этом юношеском портрете Гоголя, нарисованном его современниками, очень мало общего с действительным образом Гоголя-гимназиста и нет ни единой черты, которая давала бы возможность почувствовать будущего Гоголя-писателя. А ведь всего через несколько лет после отъезда из Нежина его уже знала вся Россия.
В Нежинской гимназии Гоголь провел семь лет. В ее стенах формировался его характер, его художественный талант, здесь же впервые пробудилось и его гражданское самосознание во время следствия по так называемому «делу о вольнодумстве». Это весьма шумное политическое дело, в которое оказалась вовлеченной большая группа профессоров и учеников гимназии, представляло собой своеобразный отзвук событий 14 декабря 1825 года. Как выяснилось, некоторые из преподавателей гимназии были связаны с В. Л. Лукашевичем, привлеченным по делу декабристов. В «деле о вольнодумстве» замешано и имя Гоголя. Оказалось, что его конспект лекций по естественному праву, содержавших «зловредные» идеи, ходил по рукам многих учеников. Гоголь часто упоминается в материалах следствия, с него снимали допрос. Причем его симпатии были определенно на стороне прогрессивной части профессуры. Едва ли не единственный среди воспитанников гимназии Гоголь горячо и последовательно защищал от преследований со стороны реакционеров главного обвиняемого по этому делу профессора Н. Г. Белоусова. Событиями в Нежине вскоре заинтересовался сам начальник III отделения Бенкендорф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166