М. Н. Тухачевский уделял очень много внимания этому управлению. По рекомендации Михаила Николаевича к работе над уставами привлекались крупнейшие специалисты, профессора академий, прославленные комдивы и комкоры. Он и сам немало трудился над проектами уставов.
Приняв Штаб, М. Н. Тухачевский попросил С. А. Пугачева остаться у него заместителем. Содержание этого разговора мне в тот же вечер передал Семен Андреевич. Тухачевский сказал, что, близко наблюдая работу Штаба РККА в течение ряда лет, он одобряет деятельность Пугачева и будет продолжать, как он выразился, линию Фрунзе. С особой похвалой отозвался он о пополнении Штаба способными молодыми командирами.
При Тухачевском престиж Штаба РККА, как мозга армии и военного мозга страны, поднялся особенно высоко. В приемной начальника Штаба нередко можно было встретить руководящих работников самых различных областей народного хозяйства.
С утра обычно Тухачевский ездил на всевозможные совещания, читал лекции, бывал в редакциях и издательствах. Днем приезжал в Штаб и зачастую тут же запирался в кабинете, вызвав ближайших сотрудников. Потом час или два – общий прием. Вечера и ночи – опять штабная работа или доклад наркому.
День был расписан до минуты. Тем памятнее для меня редкие беседы с Михаилом Николаевичем на неслужебные темы.
Как-то ночью, прочитав принесенные мной от С. А. Пугачева бумаги, Михаил Николаевич откинулся на спинку стула и устало зажмурил глаза. Я ждал указаний или разрешения уйти. Но Тухачевский, не меняя позы и даже не открывая глаз, вдруг спросил:
– Кем был ваш отец?
Я ответил, что он профессор Московской консерватории, композитор, дружил с Чайковским, Танеевым, Аренским.
– Наверное, хотел, чтобы и вы стали музыкантом?
– Меня учили в консерватории на вокальном отделении. Я собирался стать оперным певцом.
– Нет ничего прекраснее музыки, – горячо сказал Тухачевский. – Это моя вторая страсть, после военного дела.
И чуть смущенно добавил:
– Я ведь немного играю на скрипке. А еще больше люблю делать скрипки.
Через некоторое время, и снова также ночью, Михаил Николаевич как бы продолжил этот разговор:
– А теперь вы не поете?.. Жаль. Пение легче совмещать со службой, чем изготовление скрипок. Вот недавно одного нашего военного топографа Нэлеппа приняли в Большой театр. Молодец! Отличный тенор.
И тут же рассказал, как он мучается с подысканием материала для скрипок. В последнее время нашел наконец какое-то кавказское дерево и специально просушивает чурбаки, получаемые из Закавказья. Сам разрабатывает и состав лака. Лак – великая тайна старых скрипичных мастеров…
Михаил Николаевич достал из книжного шкафа почти законченную скрипку. Внутри я заметил наклейку с фамилией ее творца, как это издавна принято в скрипичном деле.
Была у Тухачевского и третья страсть – коллекционирование редких книг. Позже я узнал и о четвертой страсти – рисовании.
Книги он очень любил, дорожил каждым томом, каждым интересным изданием.
Однажды во время ночной беседы с Михаилом Николаевичем мне по какой-то неожиданной ассоциации вспомнился случай, относившийся к 1922 или 1923 году. Моссовет просил тогда Военную академию официально сообщить, признает ли Красная Армия военные заслуги А. В. Суворова. Моссовету необходимо было выяснить это в связи с ходатайством потомков генералиссимуса по жилищному вопросу. Я составил положительный ответ и дал его на подпись Ф. М. Афанасьеву. Того удовлетворил предложенный мной текст, от себя он добавил лишь одну фразу: «Красная Армия всегда будет изучать победы генералиссимуса, не знавшего поражений, и чтить его как гениального полководца и замечательного патриота».
Тухачевский долго смеялся над моим рассказом, а потом спросил:
– Комиссар подписал ответ?
Узнав, что и комиссар академии Ромуальд Адамович Муклевич тоже поставил свою подпись, Тухачевский удовлетворенно продолжал:
– Ну, Муклевич-то понимает что к чему. Как-нибудь напомню ему об этом случае… А вам за интересный рассказ разрешаю в знак благодарности взять из моей библиотеки любую книгу о Суворове. Там есть редчайшие издания. Такие, каких сейчас и днем с огнем не найдешь. Только непременное условие: аккуратно пользуйтесь и быстро возвращайте.
Так я получил доступ к богатейшей книжной коллекции Михаила Николаевича, которую он тщательно собирал и берег пуще глаза.
Мне до сих пор не дает покоя мысль о судьбе библиотеки Тухачевского. Куда девались все эти любовно подобранные книги?
Коль скоро речь зашла о неслужебных увлечениях Михаила Николаевича, позволю себе рассказать еще об одном эпизоде.
Летом семья Тухачевского жила на даче в Серебряном бору по соседству с Пугачевыми. Я нередко наведывался туда: у Пугачевых гостил мой младший братишка, друживший с сыновьями Семена Андреевича.
Как-то, когда ребята играли в городки, к ним подошел Тухачевский с Павлом Ефимовичем Дыбенко и Александром Игнатьевичем Седякиным. Взрослые попросили принять их в игру.
И тут выяснилось, что Тухачевский – отличный городошник. Играл он умело и запальчиво. Дыбенко оказался левшой. Но и с левой бил так, что городки летели во все стороны. Педантичный Седякин и здесь не изменял себе. Он долго целился, не спеша замахивался.
Игра шла дружно и шумно. Смеялись над мазилами, восхищались меткими попаданиями. В эти минуты, право, нелегко было отличить солидных военачальников от их партнеров по городкам – мальчишек.
Не только сослуживцы, но каждый, кто хоть однажды соприкасался с Тухачевским, имел возможность убедиться в удивительной его заботливости. К Михаилу Николаевичу можно было обращаться по любому поводу, идти с любой нуждой. Он всегда выслушает, всегда окажет содействие.
Особо заботился Тухачевский о повышении командирами уровня своих военных знаний и расширении общего кругозора. «Почему бы вам не поучиться?» – частенько спрашивал Михаил Николаевич, беседуя с кем-либо из подчиненных.
Однажды такой вопрос он задал и мне. Это было в конце 1926 года, когда по его инициативе и его стараниями при Курсах усовершенствования высшего командного состава в Военной академии имени М. В. Фрунзе открылось специальное вечернее отделение для штабных работников.
– Нам нужно сделать наших штабников настоящими операторами. Настоящими, понимаете? Когда штабник в совершенстве изучит армейскую операцию, он будет на месте и в войсках, и в окружном, и в центральном штабе. Ну, так согласны? Хотите учиться?
– Хочу, – искренне ответил я. – Вот только как быть со службой?
– Попрошу Семена Андреевича не задерживать вас по вечерам, не оставлять на ночь. Но нагрузка – большущая. Отсыпаться придется потом.
Так благодаря Михаилу Николаевичу я оказался на учебе. К нашему отделению Тухачевский проявлял особое внимание. Он сам прочитал для нас вступительную лекцию и затем несколько лекций по стратегии. Учебная программа и подбор преподавателей тоже были предметом личных забот Михаила Николаевича.
Читали у нас крупнейшие специалисты – представители всех родов войск. Но и на этом фоне лекции самого Михаила Николаевича выделялись очень ярко. Даже, казалось бы, известные проблемы Тухачевский излагал совершенно своеобразно, трактовал с партийных позиций. И старые истины озарялись новым светом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Приняв Штаб, М. Н. Тухачевский попросил С. А. Пугачева остаться у него заместителем. Содержание этого разговора мне в тот же вечер передал Семен Андреевич. Тухачевский сказал, что, близко наблюдая работу Штаба РККА в течение ряда лет, он одобряет деятельность Пугачева и будет продолжать, как он выразился, линию Фрунзе. С особой похвалой отозвался он о пополнении Штаба способными молодыми командирами.
При Тухачевском престиж Штаба РККА, как мозга армии и военного мозга страны, поднялся особенно высоко. В приемной начальника Штаба нередко можно было встретить руководящих работников самых различных областей народного хозяйства.
С утра обычно Тухачевский ездил на всевозможные совещания, читал лекции, бывал в редакциях и издательствах. Днем приезжал в Штаб и зачастую тут же запирался в кабинете, вызвав ближайших сотрудников. Потом час или два – общий прием. Вечера и ночи – опять штабная работа или доклад наркому.
День был расписан до минуты. Тем памятнее для меня редкие беседы с Михаилом Николаевичем на неслужебные темы.
Как-то ночью, прочитав принесенные мной от С. А. Пугачева бумаги, Михаил Николаевич откинулся на спинку стула и устало зажмурил глаза. Я ждал указаний или разрешения уйти. Но Тухачевский, не меняя позы и даже не открывая глаз, вдруг спросил:
– Кем был ваш отец?
Я ответил, что он профессор Московской консерватории, композитор, дружил с Чайковским, Танеевым, Аренским.
– Наверное, хотел, чтобы и вы стали музыкантом?
– Меня учили в консерватории на вокальном отделении. Я собирался стать оперным певцом.
– Нет ничего прекраснее музыки, – горячо сказал Тухачевский. – Это моя вторая страсть, после военного дела.
И чуть смущенно добавил:
– Я ведь немного играю на скрипке. А еще больше люблю делать скрипки.
Через некоторое время, и снова также ночью, Михаил Николаевич как бы продолжил этот разговор:
– А теперь вы не поете?.. Жаль. Пение легче совмещать со службой, чем изготовление скрипок. Вот недавно одного нашего военного топографа Нэлеппа приняли в Большой театр. Молодец! Отличный тенор.
И тут же рассказал, как он мучается с подысканием материала для скрипок. В последнее время нашел наконец какое-то кавказское дерево и специально просушивает чурбаки, получаемые из Закавказья. Сам разрабатывает и состав лака. Лак – великая тайна старых скрипичных мастеров…
Михаил Николаевич достал из книжного шкафа почти законченную скрипку. Внутри я заметил наклейку с фамилией ее творца, как это издавна принято в скрипичном деле.
Была у Тухачевского и третья страсть – коллекционирование редких книг. Позже я узнал и о четвертой страсти – рисовании.
Книги он очень любил, дорожил каждым томом, каждым интересным изданием.
Однажды во время ночной беседы с Михаилом Николаевичем мне по какой-то неожиданной ассоциации вспомнился случай, относившийся к 1922 или 1923 году. Моссовет просил тогда Военную академию официально сообщить, признает ли Красная Армия военные заслуги А. В. Суворова. Моссовету необходимо было выяснить это в связи с ходатайством потомков генералиссимуса по жилищному вопросу. Я составил положительный ответ и дал его на подпись Ф. М. Афанасьеву. Того удовлетворил предложенный мной текст, от себя он добавил лишь одну фразу: «Красная Армия всегда будет изучать победы генералиссимуса, не знавшего поражений, и чтить его как гениального полководца и замечательного патриота».
Тухачевский долго смеялся над моим рассказом, а потом спросил:
– Комиссар подписал ответ?
Узнав, что и комиссар академии Ромуальд Адамович Муклевич тоже поставил свою подпись, Тухачевский удовлетворенно продолжал:
– Ну, Муклевич-то понимает что к чему. Как-нибудь напомню ему об этом случае… А вам за интересный рассказ разрешаю в знак благодарности взять из моей библиотеки любую книгу о Суворове. Там есть редчайшие издания. Такие, каких сейчас и днем с огнем не найдешь. Только непременное условие: аккуратно пользуйтесь и быстро возвращайте.
Так я получил доступ к богатейшей книжной коллекции Михаила Николаевича, которую он тщательно собирал и берег пуще глаза.
Мне до сих пор не дает покоя мысль о судьбе библиотеки Тухачевского. Куда девались все эти любовно подобранные книги?
Коль скоро речь зашла о неслужебных увлечениях Михаила Николаевича, позволю себе рассказать еще об одном эпизоде.
Летом семья Тухачевского жила на даче в Серебряном бору по соседству с Пугачевыми. Я нередко наведывался туда: у Пугачевых гостил мой младший братишка, друживший с сыновьями Семена Андреевича.
Как-то, когда ребята играли в городки, к ним подошел Тухачевский с Павлом Ефимовичем Дыбенко и Александром Игнатьевичем Седякиным. Взрослые попросили принять их в игру.
И тут выяснилось, что Тухачевский – отличный городошник. Играл он умело и запальчиво. Дыбенко оказался левшой. Но и с левой бил так, что городки летели во все стороны. Педантичный Седякин и здесь не изменял себе. Он долго целился, не спеша замахивался.
Игра шла дружно и шумно. Смеялись над мазилами, восхищались меткими попаданиями. В эти минуты, право, нелегко было отличить солидных военачальников от их партнеров по городкам – мальчишек.
Не только сослуживцы, но каждый, кто хоть однажды соприкасался с Тухачевским, имел возможность убедиться в удивительной его заботливости. К Михаилу Николаевичу можно было обращаться по любому поводу, идти с любой нуждой. Он всегда выслушает, всегда окажет содействие.
Особо заботился Тухачевский о повышении командирами уровня своих военных знаний и расширении общего кругозора. «Почему бы вам не поучиться?» – частенько спрашивал Михаил Николаевич, беседуя с кем-либо из подчиненных.
Однажды такой вопрос он задал и мне. Это было в конце 1926 года, когда по его инициативе и его стараниями при Курсах усовершенствования высшего командного состава в Военной академии имени М. В. Фрунзе открылось специальное вечернее отделение для штабных работников.
– Нам нужно сделать наших штабников настоящими операторами. Настоящими, понимаете? Когда штабник в совершенстве изучит армейскую операцию, он будет на месте и в войсках, и в окружном, и в центральном штабе. Ну, так согласны? Хотите учиться?
– Хочу, – искренне ответил я. – Вот только как быть со службой?
– Попрошу Семена Андреевича не задерживать вас по вечерам, не оставлять на ночь. Но нагрузка – большущая. Отсыпаться придется потом.
Так благодаря Михаилу Николаевичу я оказался на учебе. К нашему отделению Тухачевский проявлял особое внимание. Он сам прочитал для нас вступительную лекцию и затем несколько лекций по стратегии. Учебная программа и подбор преподавателей тоже были предметом личных забот Михаила Николаевича.
Читали у нас крупнейшие специалисты – представители всех родов войск. Но и на этом фоне лекции самого Михаила Николаевича выделялись очень ярко. Даже, казалось бы, известные проблемы Тухачевский излагал совершенно своеобразно, трактовал с партийных позиций. И старые истины озарялись новым светом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61