— Подковы гну! За нами хвост, железно. Я пошел номер пробивать.
Родион скрылся за дверью кабинета расследователей и начал взывать к Зудинцеву, умоляя того отвлечься от общения с Завгородней в буфете и заняться пробивкой номеров БМВ.
За время моего недолгого отсутствия мне позвонили трое: Заборин, Резаков и неизвестный мужчина со слащаво-вежливым голоском.
— Чего он хотел? — спросил я у Восьмеренко, который беседовал с ним, пока меня не было.
— Спрашивал, в городе ли ты, когда тебя можно застать. Интересовался твоими координатами, в том числе и домашним телефоном…
— Я надеюсь, ты не сказал?
— А что тут такого? Секретные сведения, что ли? — удивился Восьмеренко.
Я аж зубами скрипнул с досады — ну кто его просил кому ни попадя мой домашний телефон выдавать? Досчитав до двадцати, чтобы не обложить его магом — все же в кабинете были девушки, — я попросил этого инвалида ума налить мне кофе, а сам стал звонить.
Первым я дозвонился до Заборина.
— Старик, то, что я в жопе, — это фигня, я в ней давно — еще со своей встречи с Карпенко, но похоже, что и ты теперь влетел. — Алик говорил со мной зло и ехидно. — Ты лучше сразу больничный возьми. Авансом, так сказать. После того как Карпенко с тобой побеседуют, ты и до поликлиники уже можешь не дойти.
— Алик, да им сейчас не до бесед с нами будет — они, поди, уже со следователем прокуратуры беседу ведут.
— Четверть часа назад они беседовали со мной. Слава Богу, что только по телефону. Но я намерен лечь на дно.
И тебе советую, если еще не поздно.
Он повесил трубку. Вот оно — пятница, вечер. Похоже, что именно у меня будут неприятности в самое ближайшее время. Я несколько раз набирал номер служебного телефона Резакова на Чайковского, но трубку никто не брал. Пришлось звонить ему на мобильник.
— Вадик, что с Карпенками? — задал я вопрос в лоб.
Резаков замялся с ответом, что вообще-то ему было не свойственно.
— Херня, Володя. Следователь уперся — не хочет дело возбуждать. Это, говорит, еще разбираться надо, проверку проводить. Они, мол, люди уважаемые. А если журналисты просто сговорились честных политиков и коммерсантов опорочить? Им, мол, заплатить за эту кампанию травли могли… Володя, ты это… будь поосторожнее…
Поосторожнее!
И тут мне под руку подвернулся Восьмеренко с кружкой кофе. В следующую секунду я метнул ее в стену. Брызнули во все стороны осколки, грязное коричневое пятно поползло вниз по обоям, повинуясь закону всемирного тяготения.
— Вовка, ты что? — Восьмеренко был бледен, и пальцы его тряслись.
Все удивленно уставились на меня.
Трубку телефона я все еще держал в руках.
— Вадим, я перезвоню позже…
Хотелось выть. И крушить все вокруг.
— Володя, да что с тобой? — Горностаева подбежала, стала доставать из сумки какие-то таблетки.
— Извините, ребята… — я старался говорить медленно и спокойно, — я… я потом как-нибудь все объясню. Простите, но мне нужно ненадолго выйти…
К счастью, Агеева в своем крохотном кабинете была одна (и как они там всем своим архивно-аналитическим отделом умещаются?). Я попросил у нее убежища. Мне нужно было полчаса, чтобы прийти в себя.
— Володя, что случилось? На вас прямо лица нет.
— На мне, Марина Борисовна, скоро и головы не будет!…
Агеева притащила кофе, выставила на стол из заначки бутылку с прозрачной жидкостью и надписью не по-русски.
— Не обессудьте, Володечка, коньяк весь вышел. А это ракия турецкая. Но эффект тот же.
Ракия пахла анисом и еще какой-то сладковатой гадостью. В кофе я ее лить не стал, а опрокинул в себя одну за одной три рюмки. У первой вкуса не почувствовал просто обожгло горло.
Вторая оказалась крепкой и сладкой, как лекарство от кашля. Удержался, не выплюнул. Третью рюмку выпил, словно мстя собственному организму.
Потом я допил кофе, поблагодарил Агееву за участие и на все еще слабых ногах пошел к Каширину.
— Ну что, Родион, чья тачка?
— Похоже, что братаны нас выпасали. Машина оформлена на «чернобыльца». Он ее якобы ввез в Россию пару лет назад, по льготным таможенным платежам. А вот нарушали на ней в последнее время двое отморозков — официально-то они, конечно, частными охранниками оформлены, но, по нашим данным, плотно работали на братьев Карпенко.
Я снял трубку телефона и набрал номер Марины. Не отвечали минуты две.
Неожиданно на том конце провода кто-то снял трубку. Незнакомый мужской голос.
— Кого вам?
— Ясинскую Марину можно?
— Нельзя. Она в плохом состоянии.
— А вы кто?
— Врач «скорой». У нее была попытка суицида. Нет, приезжать сюда не надо — мы ее в больницу везем. Завтра можно будет подъехать, в справочной узнать.
— А куда?
— Куда, куда… на Пряжку.
Доигрались, твою-то мать!… Почему же мы. уроды такие, всегда забываем, что за нашими игрищами живые люди, а не картонные фигурки. Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется.
Фигня это все — еще как дано. Только не лениться надо, а думать.
Ярость прошла. Теперь я чувствовал такую слабость, что ноги не держали.
— Вовка, да тебя же трясет! — Каширин заглядывал мне в глаза.
Только тут я понял, что меня колбасит. Дрожало все, что только могло дрожать. Зудинцев метнулся куда-то из кабинета, затем снова появился уже передо мной, силой влил мне в рот из кружки какую-то горькую гадость. Зелье подействовало. Трясло меня уже меньше, да и кавардак в голове несколько унялся.
— Спасибо, мужики, — сказал я.
— Может, расскажешь, в чем дело? — поинтересовался Зудинцев.
— Не, Георгий Михайлович, сам напортачил, сам и разберусь.
Каширин робко намекнул, что, может быть, сказать о хвосте Обнорскому. Этого еще только не хватало. Тогда план, который уже начал обрастать у меня в голове некоторыми очертаниями, придется похоронить. Нет, действовать надо было прямо сейчас, без промедления.
Надо двигать домой, все спокойно обдумать и начать действовать. Ха! Письменных заявлений обиженных журналистов, видите ли, недостаточно для возбуждения дела… Им что, труп журналиста нужен в кабинете Карпенко? Ну так будет им труп…
— Я, мужики, пожалуй, пойду домой.
Спасибо, что откачали в трудную минуту.
«Черт! — вспомнил я. — Там же хвост! А если они меня прямо на выходе сцапают?» На свой счет я не обольщался. Мне и с одним-то братком сложно было бы тягаться на равных, а с тремя…
Усилиями Зудинцева и Каширина их кабинет напоминал нечто среднее между кабинетом оперуполномоченных в РУВД и небольшим музеем: стены были обклеены зловещими фотографиями с мест происшествий, в одном углу было прикреплено переходящее красное знамя «За успехи в раскрытии преступлений», в другом — черный флаг с черепом и скрещенными костями, который каждое утро торжественно поднимали, а ежевечерне — спускали с соблюдением соответствующих церемоний.
— Слушайте, мужики, а какие-нибудь средства личной самообороны у вас имеются в коллекции?
Средства нашлись. От изделия ПР-1 (палка резиновая) я отказался — обращаться с ним не умею. Газовую систему «Удар» тоже отверг — не было уверенности, что и с нею я совладаю, хотя отзывы о ней слышал хвалебные. А вот деревянная рогатка… В сочетании с металлическими шариками от подшипников она могла стать грозным оружием, если, конечно, вспомню юность в поволжском городке. Я осмотрел индивидуальное бесшумное ручное устройство натяжно-ударного действия, проверил резинку и остался доволен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48