Раньше эти заводы были никому не нужны, а теперь все хотят стать промышленниками.
— А кому достанется ваша доля в «Рите» в случае вашей гибели? — поинтересовался я из чистого любопытства.
— Наверное, Штатенбауму. Это лучше у него спросить. Делами фирмы ведь фактически занимается Боря. Но он мне говорил, что все оформлено так, чтобы в случае смерти одного компаньона, все досталось второму.
— А как же родственники?
— Они могут получить денежную компенсацию. Но у меня родственников нет.
***
Вечером я добрался и до Штатенбаума. Оказался очень интеллигентный человек — два высших образования — философ и что-то вроде бакалавра менеджментских наук.
— Да, — сказал он. — Угрожали. По телефону звонили противным голосом, говорили, что лучше с ними не ссориться. Машину подожгли.
Про Леху Склепа Штатенбаум знал мало, но если Витя Петров говорит, значит, так оно и есть — он специалист по таким делам.
***
Конечно, лучше всего было обратиться к Обнорскому и попросить его по своим каналам выяснить, какой интерес Леха Склеп имеет к фирме «Рита» и к этим железным заводам. Но к Обнорскому обращаться было нельзя.
На счастье, на глаза попался Витя Шаховский. Но оказалось, что я ему тоже нужен.
— Помоги, — сказал он. — О чем дальше-то с ней говорить?
— С кем? — не понял я.
— С Горностаевой.
— О Сорокине поговорил?
— Поговорил.
— И что сказал?
— Сказал, что Сорокин — просто супер!
— А про сало сказал?
— Сказал. Сало, говорю, у него что надо. Настоящее.
— А Горностаева что?
— Она посмотрела на меня с интересом. В общем, все на мази. Надо еще о чем-нибудь поговорить.
— Поговори про Баскова.
— В смысле Басков — это круто?
— Нет, в смысле Басков — это дерьмо.
— Угу, — согласился Шаховский, — поговорю.
— У меня к тебе просьба, Витя, как к бывшему бандиту.
— Зачем оскорбляешь, Леша!
— Виноват, — исправился я, — как к бывшему представителю неформальных бизнес-группировок. Поузнавай у своих ребят, Леха Склеп имеет какой-нибудь интерес к фирме «Рита», «Петроэлектроконтакту» и Ленинградскому железному заводу?
Оставалось ждать известий от Шаховского — чтобы скоротать время, я решил заехать к Агеевой. Конечно, придется тащить с собой эстонца, но куда ж теперь мне без него?
Однако свидания не получилось.
— Ах, — сказала Агеева на пороге, — мне некогда, у меня деловая встреча, меня ждет замминистра.
— Какой зам какого министра?
— Не знаю какого, но министра. Он уже приглашал меня на остров Фиджи, но пока я согласилась только на ресторан «Флора».
— Одна моя знакомая — очень милая женщина в бальзаковском и даже постбальзаковском, заметьте, возрасте — все время путала флору и фауну, хотя и была замужем за доктором биологических наук…
— Леша, расскажете потом, замминистра меня уже заждался. Я и так опаздываю на полтора часа.
— Вот такие обломы, — сказал я стажеру, когда Агеева улетела к своему явно коррумпированному чиновнику.
— Курат, — ответил мой стажер.
И я с ним согласился.
***
Обнорский был зол. Иногда это с ним случается. Особенно в те дни, когда его не одолевают студентки и интервьюерши.
Сегодня у него никто не спрашивал автографов и не интересовался его мнением о том, где располагается криминальная столица России. Это пагубно сказывалось на настроении директора «Золотой пули» и, как следствие, на самочувствии его подчиненных.
Мне Обнорский зарубил проект реструктуризации Агентства, сказав, что большего бреда он еще не встречал.
Я благоразумно промолчал.
Затем Обнорский заявил, что с недавних пор дисциплина в Агентстве упала до критической отметки. В частности, недавно он встретил сотрудника — фамилии которого он, впрочем, не назвал, — который имел на лице явные признаки посталкогольного синдрома (как известно, пьянство было самым страшным прегрешением, которое мог совершить человек, работавший в «Золотой пуле»).
Обнорский потребовал от меня срочно — в течение часа — подготовить приказ о борьбе с пьянством и алкоголизмом в Агентстве и немедленно — с момента опубликования на двери туалета — внедрить его в жизнь.
Я мысленно отдал под козырек и сел писать приказ.
Инструкция получилась на диво хороша. Там говорилось о запрете потребления сильно и слабоалкогольных напитков на рабочем месте и в рабочее время. Далее в инструкции содержался запрет на пребывание на рабочем месте в посталкогольном (похмельном) состоянии. При этом каждый сотрудник Агентства должен был осуществлять функции самоконтроля, используя подручные средства в виде зеркала. Сотрудники, отправляясь на работу, должны были тщательно изучить свои реакции и свой внешний облик. Признаками, относящимися к посталкогольному (похмельному) синдрому, считались:
— красный (вариант — синий) нос;
— увеличенные зрачки;
— возбужденное состояние;
— отсутствие координации движений;
— запах изо рта.
Уточнять, какой запах и прочие мелочи я не стал, поскольку ответственным за исполнение инструкции был назначен Спозаранник, а он уж и сам разберется, кто, что и с кем пил.
До Агеевой я решил донести текст новой инструкции лично — хотелось посмотреть, как она выглядит после встречи с замом министра.
— Вы еще не на Фиджи, Марина Борисовна? — спросил я с порога.
— Ах, Лешенька, этот вредный чиновник хотел затащить меня в постель. Но я отбилась. К тому же я все время думала о вас.
Я понимал, что это была ложь, но она была так приятна, что я забыл — на время — обиды.
— Леша, — сказала Агеева серьезным тоном, — у меня к вам конфиденциальная просьба. — У меня, по-моему, порвались колготки. Посмотрите, пожалуйста — вон там, внизу. Нет, наверное, выше…
За этим занятием — ползаньем под юбкой у Агеевой — меня и застала Горностаева.
Она только и сказала: «Ах!», повернулась и хлопнула дверью.
В общем, я так и не нашел дырку на агеевских колготках.
***
— Я поговорил с ребятами Лехи Склепа, — рассказывал мне Шаховский, — они первый раз слышат о фирме «Рита». И вообще они клянутся, что всеми этими заводами, которые ты называл, они не занимаются. Они говорят, что недавно Леха Склеп заключил пакт о ненападении с Ломакиным. Они поделили сферы влияния.
Конечно, долго все это не продержится, но пока все соблюдают условия договора.
Так вот, и «Петроэлектроконтакт», и Ленинградский железный завод относятся, скорее, к сфере интересов Лома.
Информация Шаховского ставила под сомнение рассказы хозяев «Риты». Я попросил Шаховского узнать, было ли нападение на квартиру Петрова и поджигали ли машину Штатенбаума.
К вечеру он сообщил, что обстрел из автомата квартиры Виктора Петрова имел место — это подтвердили в местном отделе милиции, а вот с машиной Штатенбаума какая-то неувязка. Об этом происшествии, во-первых, в милиции не знали — но это еще полбеды, может, не захотел бизнесмен иметь дело с органами правопорядка, но и, как уверяют соседи, он вообще не менял свой автомобиль последние два года.
Выходило, что Штатенбаум врет. И от отравления он не пострадал. И Леха Склеп тут ни при чем.
У меня появилась версия: обладатель двух высших образований Боря Штатенбаум решил избавиться от своего прибандиченного компаньона — времена изменились, он был ему уже не нужен. Штатенбаум организовал звонки с угрозами якобы от Лехи Склепа и обстрел окон квартиры Петрова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
— А кому достанется ваша доля в «Рите» в случае вашей гибели? — поинтересовался я из чистого любопытства.
— Наверное, Штатенбауму. Это лучше у него спросить. Делами фирмы ведь фактически занимается Боря. Но он мне говорил, что все оформлено так, чтобы в случае смерти одного компаньона, все досталось второму.
— А как же родственники?
— Они могут получить денежную компенсацию. Но у меня родственников нет.
***
Вечером я добрался и до Штатенбаума. Оказался очень интеллигентный человек — два высших образования — философ и что-то вроде бакалавра менеджментских наук.
— Да, — сказал он. — Угрожали. По телефону звонили противным голосом, говорили, что лучше с ними не ссориться. Машину подожгли.
Про Леху Склепа Штатенбаум знал мало, но если Витя Петров говорит, значит, так оно и есть — он специалист по таким делам.
***
Конечно, лучше всего было обратиться к Обнорскому и попросить его по своим каналам выяснить, какой интерес Леха Склеп имеет к фирме «Рита» и к этим железным заводам. Но к Обнорскому обращаться было нельзя.
На счастье, на глаза попался Витя Шаховский. Но оказалось, что я ему тоже нужен.
— Помоги, — сказал он. — О чем дальше-то с ней говорить?
— С кем? — не понял я.
— С Горностаевой.
— О Сорокине поговорил?
— Поговорил.
— И что сказал?
— Сказал, что Сорокин — просто супер!
— А про сало сказал?
— Сказал. Сало, говорю, у него что надо. Настоящее.
— А Горностаева что?
— Она посмотрела на меня с интересом. В общем, все на мази. Надо еще о чем-нибудь поговорить.
— Поговори про Баскова.
— В смысле Басков — это круто?
— Нет, в смысле Басков — это дерьмо.
— Угу, — согласился Шаховский, — поговорю.
— У меня к тебе просьба, Витя, как к бывшему бандиту.
— Зачем оскорбляешь, Леша!
— Виноват, — исправился я, — как к бывшему представителю неформальных бизнес-группировок. Поузнавай у своих ребят, Леха Склеп имеет какой-нибудь интерес к фирме «Рита», «Петроэлектроконтакту» и Ленинградскому железному заводу?
Оставалось ждать известий от Шаховского — чтобы скоротать время, я решил заехать к Агеевой. Конечно, придется тащить с собой эстонца, но куда ж теперь мне без него?
Однако свидания не получилось.
— Ах, — сказала Агеева на пороге, — мне некогда, у меня деловая встреча, меня ждет замминистра.
— Какой зам какого министра?
— Не знаю какого, но министра. Он уже приглашал меня на остров Фиджи, но пока я согласилась только на ресторан «Флора».
— Одна моя знакомая — очень милая женщина в бальзаковском и даже постбальзаковском, заметьте, возрасте — все время путала флору и фауну, хотя и была замужем за доктором биологических наук…
— Леша, расскажете потом, замминистра меня уже заждался. Я и так опаздываю на полтора часа.
— Вот такие обломы, — сказал я стажеру, когда Агеева улетела к своему явно коррумпированному чиновнику.
— Курат, — ответил мой стажер.
И я с ним согласился.
***
Обнорский был зол. Иногда это с ним случается. Особенно в те дни, когда его не одолевают студентки и интервьюерши.
Сегодня у него никто не спрашивал автографов и не интересовался его мнением о том, где располагается криминальная столица России. Это пагубно сказывалось на настроении директора «Золотой пули» и, как следствие, на самочувствии его подчиненных.
Мне Обнорский зарубил проект реструктуризации Агентства, сказав, что большего бреда он еще не встречал.
Я благоразумно промолчал.
Затем Обнорский заявил, что с недавних пор дисциплина в Агентстве упала до критической отметки. В частности, недавно он встретил сотрудника — фамилии которого он, впрочем, не назвал, — который имел на лице явные признаки посталкогольного синдрома (как известно, пьянство было самым страшным прегрешением, которое мог совершить человек, работавший в «Золотой пуле»).
Обнорский потребовал от меня срочно — в течение часа — подготовить приказ о борьбе с пьянством и алкоголизмом в Агентстве и немедленно — с момента опубликования на двери туалета — внедрить его в жизнь.
Я мысленно отдал под козырек и сел писать приказ.
Инструкция получилась на диво хороша. Там говорилось о запрете потребления сильно и слабоалкогольных напитков на рабочем месте и в рабочее время. Далее в инструкции содержался запрет на пребывание на рабочем месте в посталкогольном (похмельном) состоянии. При этом каждый сотрудник Агентства должен был осуществлять функции самоконтроля, используя подручные средства в виде зеркала. Сотрудники, отправляясь на работу, должны были тщательно изучить свои реакции и свой внешний облик. Признаками, относящимися к посталкогольному (похмельному) синдрому, считались:
— красный (вариант — синий) нос;
— увеличенные зрачки;
— возбужденное состояние;
— отсутствие координации движений;
— запах изо рта.
Уточнять, какой запах и прочие мелочи я не стал, поскольку ответственным за исполнение инструкции был назначен Спозаранник, а он уж и сам разберется, кто, что и с кем пил.
До Агеевой я решил донести текст новой инструкции лично — хотелось посмотреть, как она выглядит после встречи с замом министра.
— Вы еще не на Фиджи, Марина Борисовна? — спросил я с порога.
— Ах, Лешенька, этот вредный чиновник хотел затащить меня в постель. Но я отбилась. К тому же я все время думала о вас.
Я понимал, что это была ложь, но она была так приятна, что я забыл — на время — обиды.
— Леша, — сказала Агеева серьезным тоном, — у меня к вам конфиденциальная просьба. — У меня, по-моему, порвались колготки. Посмотрите, пожалуйста — вон там, внизу. Нет, наверное, выше…
За этим занятием — ползаньем под юбкой у Агеевой — меня и застала Горностаева.
Она только и сказала: «Ах!», повернулась и хлопнула дверью.
В общем, я так и не нашел дырку на агеевских колготках.
***
— Я поговорил с ребятами Лехи Склепа, — рассказывал мне Шаховский, — они первый раз слышат о фирме «Рита». И вообще они клянутся, что всеми этими заводами, которые ты называл, они не занимаются. Они говорят, что недавно Леха Склеп заключил пакт о ненападении с Ломакиным. Они поделили сферы влияния.
Конечно, долго все это не продержится, но пока все соблюдают условия договора.
Так вот, и «Петроэлектроконтакт», и Ленинградский железный завод относятся, скорее, к сфере интересов Лома.
Информация Шаховского ставила под сомнение рассказы хозяев «Риты». Я попросил Шаховского узнать, было ли нападение на квартиру Петрова и поджигали ли машину Штатенбаума.
К вечеру он сообщил, что обстрел из автомата квартиры Виктора Петрова имел место — это подтвердили в местном отделе милиции, а вот с машиной Штатенбаума какая-то неувязка. Об этом происшествии, во-первых, в милиции не знали — но это еще полбеды, может, не захотел бизнесмен иметь дело с органами правопорядка, но и, как уверяют соседи, он вообще не менял свой автомобиль последние два года.
Выходило, что Штатенбаум врет. И от отравления он не пострадал. И Леха Склеп тут ни при чем.
У меня появилась версия: обладатель двух высших образований Боря Штатенбаум решил избавиться от своего прибандиченного компаньона — времена изменились, он был ему уже не нужен. Штатенбаум организовал звонки с угрозами якобы от Лехи Склепа и обстрел окон квартиры Петрова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52