Узнав о товариществе, Андрей Дритцен обратился к Гутенбергу с неотступными просьбами включить и его в это новое дело.
Немного позднее, знатный страсбургский горожанин Антоний Гейльман попросил о том же изобретателя от имени своего брата Андрея.
Товарищество возросло до четырех человек, причем оба Андрея вошли в него как ученики Гутенберга. Они оплачивали свое обучение, но вместе с тем приобрели право на долю в прибылях с предприятия. Благоприятно начавшееся дело неожиданно стало перед серьезными затруднениями – празднество в Аахене было отложено на год.
Дритцен и Гельман пожелали продолжать учобу и ставят вопрос о том, что бы Гутенберг ничего от них не утаивал и открыл им все свои искания и достижения.
Молодые ученики мастера уже знали, что главным в замыслах и трудах Гутенберга были не зеркала, не то, чем предполагали компаньоны заработать деньги в Аахене, а нечто гораздо более новое и обещающее. Мастер не мог скрыть от них своих опытов и, может быть, и не хотел скрывать.
В эти годы Гутенберг настойчиво производил изыскания в области печатного искусства. Это несомненно – страсбургский золотых дел мастер Ханс Дюнне в 1436 г. изготовил для Гутенберга на крупную сумму в сто гульденов «предметы, относящиеся к тиснению».
Но не печатные произведения думал он пустить в продажу. Мастер Иоган тогда еще не вышел за рамки существовавших производств и о книгопечатании, как о ремесле, изготовляющем изделия на рынок, не было и речи. Страсбургский период – это еще хождение ощупью, начальное раскрытие идеи.
Книгопечатание, освоенное в основных его деталях, не появилось перед Гутенбергом внезапно, как Минерва из головы Юпитера, когда он во второй половине своей жизни вернулся в Майнц. Процесс создания нового искусства складывался медленно и постепенно, слишком сложен и труден для того времени был неизбежный путь исканий такого блестящего новшества.
Книгопечатание родилось в Майнце, но зачато оно было в Страсбурге.
Однако перспективы нового искусства уже вырисовывались перед изобретателем и пленяли воображение. Только чем-то потрясающе новым и открывавшим широкие перспективы мог Гутенберг захватить и привязать к своему делу восторженного Дритцена.
Свидетельница Барбель из Цаберна передает на суде свой знаменательный разговор с Андреем.
Была ночь, а Дритцен еще не собирался ко сну. На уговоры Барбель он отвечал, что предстоит работа. Любопытная женщина ловко выпытывает у него сколько гульденов из отцовского состояния вложил Андрей в это темное для нее дело с пришельцем Гутенбергом. Услышав о крупной сумме, ушедшей из рук молодого человека, она в ужасе восклицает: «Святой страдалец, что же ты будешь делать, если вы все это потеряете»?
Ответ Дритцена подчеркивает веру в свое дело и в учителя: «Мы не можем потерять, не пройдет и года, как мы получим назад вложенные деньги и будем счастливы, если только господь не захочет послать нам страдание». Он говорит это уверенным тоном. Неприглядное сегодняшнее существование этого человека окрашено в привлекательные цвета надеждой на светлое будущее.
Аффектированная вера Дритцена только измененное отражение спокойной уверенности Гутенберга, прошедшего уже какой-то путь опыта и проверки своей идеи.
Вера Дритцена почерпнута там – в монастыре св. Арбогаста, где постоянно проводили время, ели и пили Дритцен и Гейльман.
Предполагаемая беседа Гутенберга с учеником
Ночь. Комната в доме Гутенберга. Слышен шум реки, которая протекает у самых стен. В комнате двое: мастер Иоган и Андрей Дритцен. Они много работали сегодня и теперь отдыхают за кружкой вина. Мастер пьет больше обычного – он расстроен. Оба молчат.
«Сколько раз, зная свой бешеный характер, свою необузданность, он говорил себе – это было в последний раз. Человек, мужая, приобретает уверенность и непоколебимое спокойствие, и вот опять неудача. Всему виной женщина, но не монах же он, чорт возьми! В жилах этого большого тела, силу и ловкость которого так радостно ощущать, бежит настоящая кровь, – кровь завоевателя.
И потом, он не позволит, чтобы посторонние люди совались в его дела, он проучит их всех, как проучил этого башмачника. Но суды ему надоели», – так думал Гутенберг и чувствовал обиду, огорчение и злость.
«Началось так: Анна обвинила его перед духовным судьей в том что он нарушил свое обещание жениться на ней. Может быть, он и права, но никто не может повелевать Гутенбергу, никто ему не указ.
Шоттен Лавель – этот башмачник – посмел явиться свидетелем на суд. Этого нельзя стерпеть. Он здорово обругал этого лжеца и негодяя. Снова жалоба, теперь уже в городской суд. Присудят к штрафу, а денег так мало, деньги нужны на дело».
Андрей молчит и опустил глаза. Этот мальчишка, конечно, все знает и чего доброго еще смеется над ним.
Вслух: Что ты молчишь, Андрей?
– Мастер, я думаю о твоем изобретении.
Гутенберг оживляется, можно в беседе забыть огорчения и обиды.
– Давай поговорим, помечтаем о будущем. Пусть неприглядность сегодняшнего нашего существования, ничтожество и бедности наши озарятся лучами величественного восхода нового светила, которое сейчас еще скрыто тенью. Мы, подготовляющие появление книгопечатания, пока единственные знаем, что оно действительно будет, но и мы не можем еще уяснить себе и малой доли его последствий.
Безвестный современник наш изобрел порох. Приходит конец неприступному замку, мощи и доблести рыцаря в железных доспехах, власти руки, вооруженной мечом и секирой.
Порох будет страшной силой разрушения и смерти, но разум подчинит эту силу извечной борьбе людей с природой, и порох послужит смирению ее непокорности.
Но намного больше силы разрушения и созидания скрыто в моем изобретении.
Рыцари, князья, епископы, короли, императоры и папы преклонятся перед величием его и властью. С невиданной быстротой печатный станок завоюет землю, я вижу учеников моих, разносящих дело мое по всем городам и странам. Книги будут переходить из рук в руки, нужные и понятные всем, как золотые монеты. Печатники получат почет и достаток. Мое имя будет повторяться в устах поколений. Слава, она, как молодое вино, бросилась мне в голову.
Спокойствие!
Он помолчал и продолжал, как бы в раздумьи:
– Я напечатаю библию, как замыслил. Церковь первая использует мое дело. Но светские владыки, купцы и ростовщики – они жадно протянут руки к книгопечатанию, как за отточенным оружием в битвах своих за господство и барыши. Печатное слово, подобно гигантской змее будет обвивать и душить, чаровать и жалить. Бедные горожане и земледельцы, когда вы научитесь читать, какую ложь поднесут вам ваши владыки.
Но не будем страшиться. Обоюдоостро оружие книгопечатания, она таит в себе две великие силы: разум и единение. Князья и архиепископы всегда держались разобщенностью народа и его темнотой. Пора перестраивать жизнь справедливо. Книгу будут читать все, она будет двигать жизнь к лучшему будущему и разжигать ярость против скудности настоящего. Будет веселое время! Верь мне, Андрей, и мы его зачинатели!
Гутенберг встал и, обращаясь к окну, сквозь цветную слюду которого пробивались первые искры рассвета, продолжал:
– Я приветствую прежде всего моих неизвестных друзей, которым предстоит продолжать мое дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39